Кроме дона Энрике, лейб-медика Иакова Иссерлейна, Альваро и Эли в трапезной их ждали жена Даниила, Беатрис, младший сын раввина дона Бальтазара Хаиме и Марианна со своей старшей дочерью Изабеллой и младшей Аной. Женщины сидели отдельно, на возвышении, убранном разноцветными подушками.
Как и секретарь Йекутьель, донья Клара и Даниил не были впущены стражей к инквизитору и не виделись с раввином доном Бальтазаром.
— В келье у инквизитора горел свет, — сказал Даниил. — Это утешило нас, значит, Сан-Мартин, да будет предана забвению память о нем, не велел препроводить отца в подземелье, а вел с ним затянувшийся разговор.
— О чем же можно так долго разговаривать? — удивился турецкий лейб-медик.
— Говорить можно целую вечность, — ответила донья Клара. Она взглянула на стол. — Займитесь ужином. Пусть хоть дети что-нибудь съедят. Я устала, пойду к себе. Изабелла, — она повернулась к женщинам, — подай на стол. Пусть будет неполный Тиша-бе-Аб[38]. Сегодня у нас как бы траур — день падения Храма.
Донья Клара вышла. За ней поспешила Изабелла. Она выглядела юной, хрупкой, и голубая лента, повязанная вокруг головы, не давала рассыпаться ее черным как вороново крыло волосам. Она пи в чем не походила на свою мать Марианну — разве что смуглой кожей.
Марианна сидела на возвышении, подперев рукой бедро. Ее пышная грудь, поддерживаемая тесным лифом, выдавалась вперед. Острые скулы были подкрашены темными румянами, ярко выделялись расширенные зрачки под высокими тонкими бровями, и блестели губы, покрытые воском. Волосы она гладко зачесала назад и уложила в пучок. Плечи покрывала черная кружевная шаль.
Изабелла внесла два больших блюда с холодным мясом. Одно она поставила на стол для мужчин, другое отнесла женщинам.
Никто не притронулся к еде, даже маленькая Ана и Хаиме.
— Марианна, — сказал дон Энрике. — Уведи Ану, раз она не хочет есть. И ты, Хаиме, иди спать.
— Может, мы все пойдем? — предложил лейб-медик Иаков Иссерлейн.
И они стали расходиться по своим покоям. В дверях Марианна обернулась и посмотрела туда, где сидел гость.
На столике возле постели Эли обнаружил холодное мясо и апельсиновый сок.
Он стянул с себя черную гостевую тунику, но тут же надел ее снова — решил перед сном проверить, есть ли у лошади корм, и, выходя, захватил для нее недоеденную овсяную лепешку.
По патио при свете месяца, заложив руки за спину, взад-вперед прогуливался дон Энрике. Был он без лекарского фартука, в черной ермолке.
— Не могу заснуть, — сказал он.
— Неужели раввина задержали на всю ночь? — спросил Эли.
— Хорошо, если на одну.
— Дело, кажется, принимает серьезный оборот. Однако донья Клара была спокойна.
— Только с виду.
— Чего хочет инквизитор от раввина дона Бальтазара?
— Многого. Все это очень опасно, но упаси Господи от самого наихудшего.
— А что может быть наихудшим? Что может быть хуже смерти, да хранит раввина Господь?
— Есть вещи похуже смерти.
Некоторое время Эли молчал, а потом заметил:
— На раввина дона Бальтазара Диаса де Тудела можно положиться.
— Бесспорно.
— Папа, — позвала маленькая Ана, выбежав вместе с собакой на галерею. — Иди домой. Уже поздно, пора спать.
— Может, ты зайдешь ко мне, дон Эли, на чарочку вина? — предложил дон Энрике.
— Нет, спасибо. Пойду посмотрю, как там моя лошадь.
— За коня не беспокойся. Им займется прислуга.
— Это совсем не то.
Они раскланялись.
— Спокойной ночи. Дай нам, Господи, дожить до завтрашнего лучшего дня, — дон Энрике вздохнул. — У нас ведь добрый Бог.
— Спокойной ночи. У нас добрый Бог, — повторил Эли.
Ворота, ведущие на хозяйственный двор, стояли открытыми. Лайл узнала своего хозяина по шагам, а когда увидела его, радостно заржала. Эли погладил ее и, протянув кусок овсяной лепешки, обернулся и увидел Каталину.
Она стояла между лошадью и мулами, держа в руках пустой мешок.
— Спасибо тебе, — сказал он.
Девушка стояла не двигаясь. В лунном свете волосы ее светились, будто нимб. Она отбросила в сторону мешок и хотела было уйти.
Эли преградил ей путь.
— Не уходи.
Каталина молчала.
— Скажи хоть слово.
— Мне нужно идти.
— Останься на минуту, Каталина.
Девушка склонила голову.
Он положил ей руки на плечи. Каталина вздрогнула.
— Благодарю тебя.
— Это моя обязанность.
— Благодарю, что пришла.
38