— А согласны ли кастильские евреи податься в Турцию?
— Они привязаны к родным местам.
— Не осмеливаюсь спросить… не так ли считает инквизитор Сан-Мартин?
Раввин закрыл глаза, обеими руками взялся за бороду и принялся шептать:
— «Есть зло, что лицезрел я под солнцем», как сказал Когелет[41]. Мы — плевелы, и вихрь гонит нас по белу свету. Нас выгнали из Севильи, Кордовы, из прекрасной Андалузии. А что ожидает здесь? Я опасаюсь слов Иеремии: «На дворе меч плодит сирот, а дома грозится смерть…»
— Меч? — задумчиво повторил Эли. — Пожалуй, — это спасение.
Раввин сунул руку в рукава с меховой оторочкой, съежился, словно ему было холодно, и снова замолчал.
— Господь на нашей стороне, — сказал Эли.
— А может, и вправду отвернулся, если позволил сгореть храму?
— Рабби, христиане спрашивают: «Когда у Израиля отобрали скипетр?»
— О чем ты говоришь, молодой человек!
— Рабби, не гневайтесь на меня. Я пойду.
— Нет, останься, мой мальчик. Я устал после такой ночи. То была минута сомнения… Сам Моисей, и тот ей поддался, верно? Останься. Охотно тебя послушаю, — раввин поднял продолговатое, еще молодое лицо. В бороде не было ни одного седого волоса. — Да, Бог на нашей стороне. Он выбрал нас, но неисповедимы пути Господни.
— Наша дорога пряма, как учит религия.
— Ты мудр, сын мой.
— Это мудрость не моя, а наших отцов.
— Видишь ли, прямой дороги, как и прямой мудрости, не существует.
— Не взыщите, рабби, но я попрошу вас объяснить мне смысл сказанного.
— Нет ничего, что было бы совершенно чистым.
— А вера?
— Послушай, мой мальчик. Сердце не свободно от разума, а разум от сердца. Они переплелись между собою, и невозможно оторвать одно от другого. Чистой сущности не бывает. А вера? Мы отгораживаем ее стеной от нечистых ветров. Делаем так со времен нашего учителя и пророка Моисея.
— Что же такое человек, если неисповедимы пути Господни?
— Верно, неисповедимы. Неограниченное всеведение Бога, как пишет наш философ Хасдай Крескас[42], ограничивает волю человека.
— Если я правильно понимаю, неограниченное знание Бога ограничивает человеческую волю, пока та вообще не иссякнет. Но разве воля потомков Адама не была творением Всевышнего, который дает жизнь всему сущему?
— Воля человека создана нескончаемой вереницей первопричин, как ты — цепочкой прародителей.
— Выходит, Бог в это не вмешивается? Нескончаемая вереница первопричин. Ничто против Его воли свершиться не может. Бог во всем. К примеру, у меня руки, которыми я не владею. И все, что я делаю, было создано раньше, с этим я пришел на свет.
— Разум твой быстр; подстегиваемый молодостью, он молниеносно рождает мысли и запутывает их, ибо одно размышление перескакивает через другое. Понадобится много времени, чтобы их упорядочить и на каждое дать ответ.
— Если так, ответьте мне на другой вопрос. За что ожидает меня награда, если в моем действии нет моего участия? А возмездие? Почему за действие положено наказание, хотя моей вины не существует, ибо с самого начала, с момента моего рождения, она была вне меня?
— Ты исходишь из неверной предпосылки. Не прегрешения и не действия, но убежденность сердца — вот мера сущего. Кто сердцем делает добро, будет вознагражден, хотя для прегрешения уже существует вереница первопричин. Подобным образом и возмездие есть последствие растянувшейся цепочки причин. Возмездие втекает в уста охотно, — раввин сделал ударение на слове «охотно», — словно горькая капля с меча ангела смерти.
— Так что же остается от человека?
— Его Божественная сущность — душа.
— А не игрушка ли она в руках неведомых причин?
— Все причины известны Господу, а через Него — Божественной сути человека. И это отличает его от иных земных тварей.
— И все-таки меня волнует вопрос: какая роль отводится человеку? В какую сторону ему следует обратить свое лицо?
— Узнай у своего сердца, оно тебе подскажет. А вера будет путеводной нитью. Веру же прими сердцем. Что проку разъяснять веру разумом, как это делает греческий язычник Аристотель и иудей Маймонид?
— А что делать человеку в повседневности?
Раввин вновь спрятал руки в рукава с меховой оторочкой.
— Заботиться о душе. Из всех существ ею обладает только человек. Божественное в человеке означает верх совершенства, и для нас это духовное совершенство достижимо. Искру сию Господь вдохнул в первого человека, созданного Великим Гончаром из земной глины. В ту пору она была безупречной. Но в дальнейшем подверглась порче. Вернуться к ее исходной безупречности — вот чего должны мы добиваться. Через доброту и любовь в устремлении к Господу. Сердцем, но не разумом. Только так мы уцелеем.
41
42