— Аминь. Аминь села, — повторили мужчины и женщины.
Только лейб-медик турецкого султана Иаков Иссерлейн молча взглянул на Эли и пожал плечами.
Алонсо
Женщины уже собрались расходиться. Первой поднялась донья Клара, а за ней Марианна. В это время со стороны патио послышался лай собаки. Женщины застыли на месте, прислушиваясь.
— Это Апион, — сказал дон Энрике.
— Кто это может быть в такое время? — донья Клара забеспокоилась, прижала к себе маленькую Ану.
Мужчины сохраняли спокойствие. Только раввин дон Бальтазар стал бледным, как полотно, глаза его, казалось, провалились — столь темными были круги под ними.
— Ступай к матери, — приказал младшему брату Даниил.
— Я посмотрю и вернусь, — Альваро поднялся со скамейки. Дон Энрике взглядом остановил его, встал сам и хотел было выйти, но тут на пороге показалась Каталина. За ней тащился Апион.
— Какая-то женщина к вашей милости, — сказала она дону Энрике. — Говорит, что непременно должна увидеться с вашей милостью, очень просила, только не сказала…
Каталина умолкла. В трапезную вошла женщина, с ног до головы закутанная в шаль. Она опустила руку, придерживающую шелковую вуаль. Немолодое лицо с запавшими глазами было бледно, словно мел.
— Можно говорить, дон Энрике? — женщина колебалась. Она оглядела присутствующих и низко поклонилась раввину дону Бальтазару.
— Донья Хуана Таронхи! — воскликнул дон Энрике. — Что с Алонсо? — спросил он шепотом, но тут же смутился под взглядом женщины. — Проходите, пожалуйста, — он указал на стул посреди трапезной. — Не случилось ли чего недоброго, упаси Господи? Говорите смело, здесь все свои.
— Случилось самое ужасное, — она приложила кончик платка к губам. — Моего мужа забрали, — женщина бессильно опустилась на стул.
— Дона Мигуэля? Когда? — дон Энрике встал напротив сидящей Хуаны Таронхи.
— Я бежала за ним до самого Дома инквизиции. Мигуэль делал мне знаки, чтобы я вернулась к ребенку. Я хотела проникнуть в помещение, но фамилиары[64] вытолкали меня. Спасите его, дон Энрике Сеньор! — она разрыдалась.
— Когда это случилось? Ведь сегодня я виделся с ним! Мы были… Не так давно, вечером.
— Мы собирались пойти спать, как вдруг кто-то стал ломиться в дверь. Свечи еще горели, но прислуга успела их погасить, а подсвечники спрятать. Она и открыла им. Оттолкнув ее, они ворвались с обнаженными шпагами, будто собирались убить нас. Спросили, почему темно, ведь они же видели, что минуту назад было светло, как у евреев в субботу, масса свечей.
— Донья Хуана, как вам удалось выйти из города?
— Есть такое место, там дыра в стене. Ночью можно пройти.
— И никто вас не заметил?
— Не знаю, ночь ведь лунная.
— А как вы прошли через ворота баррио?
— Ворота были открыты, привратник спал.
— Ваша служанка-христианка надежна?
— Во всех отношениях.
— А в баррио вас никто не видел?
— Никто.
— В доме, наверное, все вверх дном перевернули? Молитвенники искали?
— Нет. Мигуэлю велели взять одежду и следовать за ними.
— А соседи надежны?
— Они у нас не бывают, и мы у них тоже. В доме напротив живет вдова Каталина Нуньес. Ее бы следовало бояться. Неисправимая выкрестка. Ее сын — асессор инквизиции, а близкий родственник — тоже из иноверцев, епископ. Но о нас они ничего не знают. Мы в городе недавно, о нас никто ничего не знает. Вы же в курсе, дон Энрике.
— Кто-то донес. Как вы думаете, донья Хуана, это донос?
— Не знаю, — донья Хуана вновь зарыдала. — Пожалуйста, не расспрашивайте меня. Не затем я сюда пришла.
— Не взыщите, я вынужден.
— Что делать, дон Энрике Сеньор? Что делать?
— Что можно сделать? Ровным счетом ничего. Ждать — может, выпустят. Надо хорошенько подумать. Бог милосерден.