— Нет, я из народа.
— Ты из славного рода Гайат из Люцены, потомок великих поэтов.
— Великих поэтов рождает народ.
— Ты меня удивляешь. Боль сжимает мне сердце при мысли, что душа твоя не спасется. Я бы мог сказать: не выйдешь отсюда, пока не обратишься. Дьявольская гордыня! Самая страшная, ибо в венце мученичества. Но я не сделаю из тебя второго Мессию.
— Еще не явился первый.
— Не богохульствуй, юноша. Для нас он пришел, это для евреев нет.
— Наш Мессия будет единым, и придет он для всех людей. И будет волк пастись вместе с агнцем, и станет прах хлебом для змеи, и лук военный будет преломлен, и мир восторжествует среди народов. Какие слова обратят меня в вашу веру? Слова Евангелия: «Не думайте, что пришел я дать мир на земле. Я пришел не затем, чтобы дать мир, но меч»? А может, меня должен озарить свет ваших костров? Или ложь о поруганной гостии, о сердцах, вырванных из груди христианских мальчиков, о крови христианских детей? Нет клеветы, которую бы вы не возвели на евреев, нет убийства, в которое бы вы не поверили сразу. Даже вопреки указам папы. Когда речь идет о евреях, даже папа не может быть вне подозрений…
— Переходишь границы! Не забывай, что ты узник! Мое терпение кончилось, я всего лишь человек.
Эли опустил голову.
Инквизитор Сан-Мартин положил костлявые пальцы на распятие, которое стояло рядом, на столе.
Беззубые уста его творили молитву.
За окном все еще лежала ночь, окутавшая землю, и в этой ночи вспыхивали искры догорающих костров.
Его снова отвели в келью.
Тело фра Антонио уже вынесли.
Эли рухнул на каменные полати. Лицо его горело, по телу пробегала дрожь. Ему хотелось пить, но не было сил, чтобы встать и снова стучать в железную дверь…
Он очнулся, чувствуя, что кто-то теребит его за плечо.
— Вставай, — услышал он, — иди за мной.
Сутулый брат-монах, тот самый, который заглядывал в келью к инквизитору, сунул руки в рукава сутаны и без слов вышел из кельи. Обернувшись и увидев, что Эли следует за ним, он кивнул головой.
По длинному темному проходу монахи в белых сутанах возвращались после утреннего молебна. Ни один из них не поднял глаз на узника. Шли они с опущенными головами, перебирая четки и нашептывая слова псалма.
Брат-монах ключом открыл ворота.
— Ты свободен, — сказал он.
Дневной свет ослепил Эли. Он полной грудью вдохнул утренний холодный воздух, потер лицо руками, будто умылся чистой родниковой водой. Если бы рядом находилась Лайл, он бы вскочил на нее и помчался в поле.
Стояло воскресное благостное утро. Женщины возвращались из церкви, держа в руке молитвенники и белые кружевные платочки. Молодые мужчины, остановившись на ступенях церкви, поглядывали, не обернется ли какая, не подаст ли знак из-под тончайшей, вуали.
Площадь Огня опустела, только группа подростков железными прутьями разгребала пепел костров, извлекая обугленные человеческие кости. По площади рыскали бездомные собаки, пригнув морды к самой земле: после вчерашней процессии всюду валялись остатки хлеба, сырные крошки, корки от апельсинов и гранатов.
Улицы тоже были пустынны. Маленькие окна за толстыми решетками отражали темную голубизну неба. Перила балконов все еще украшали ковры и дорогие ткани.
Эли заторопился, его шаги звенели по мостовой.
Он оказался неподалеку от больницы и приюта. Каменные фронтоны зданий были украшены фигурками святых. Через открытые ворота на внутреннем дворике он увидел несколько монахинь в белых чепцах. Ночью Эли этих домов не заметил. Неужели заблудился?
Его обогнали идущие парами мальчики в белых стихарях. Впереди шел ксендз в черной сутане. Один из ребят обернулся и показал на Эли пальцем — он узнал его, наверное, видел, как шпики силой тащили с площади Огня в здание инквизиции. Дети перешептывались и оглядывались, пока не исчезли в переулке.
Перед ним вырос минарет мечети — значит, он заблудился. Сняв башмаки, Эли вошел внутрь. Никого не было. Изящные колонны соединялись между собой ажурными аркадами. С потолка на медных цепях свисали масляные светильники. В самом конце колоннады на коврике стоял коленопреклоненный мавр в белом халате и желтой чалме.
Мусульманин встал и подошел к Эли.
— Вы что-то ищете? — спросил он по-кастильски.
— Я проходил мимо и решил посмотреть, как выглядит мечеть.
— Вам нравится?
— Очень.
Мавр улыбнулся.
— Это все, что у нас осталось. Остальные мечети уничтожены, а были еще красивее.