Эли бросил ему монету.
— Да хранит Господь вашу милость.
Крохотная улочка Шломо бен Иегуды ибн Габироля внезапно закончилась небольшими белыми постройками. На плоских крышах из желтой черепицы преломлялись первые лучи солнца. Между стенами примкнувших друг к другу домов еще осталась ночная прохлада. Прохожие сновали, будто во мгле.
На хозяйственных дворах слышались голоса слуг, скрипели двери, хлопали оконные ставни.
Люди просыпались, и над баррио снова появилось солнце, начинался еще один день.
Миновав мастерскую кордовского ремесленника, выделывающего тисненую козловую кожу, Эли увидел, как из красивого дома, украшенного каменным порталом и треугольным фронтоном, на котором шла надпись по-гебрайски «Шломо Абу Дархам», выбежал юноша в короткой тунике и узких ноговицах.
— Я услышал конский топот, — начал юноша и внезапно замолчал. — У меня важное дело, — сказал он тихим голосом, — примите мое приглашение, — и он указал на открытые ворота.
— Очень интересно. Но не рано ли для визитов?
— Тебя здесь все знают, и потом — никто уже не спит. Отец приучил нас вставать с первыми лучами солнца. Уже прошло время утренней молитвы. Ему не терпится с тобой познакомиться. Окажи нам честь. Я собирался пойти к раввину дону Бальтазару, чтобы увидеться с тобой…
Эли соскочил с лошади, и юноша помог привязать ее к столбику у входа.
— Я предложил отцу, чтобы он пригласил тебя к нам на Пуримову вечерю или после вечери мы бы сами пошли к раввину дону Бальтазару, но отец считает, что это неудобно. У нас с отцом часто не совпадают мнения, даже до споров доходит, — юноша говорил быстро, темпераментно.
Большое патио было выложено разноцветной плиткой. Посредине высоко взлетала серебристая струя фонтана. Под окнами дома росли кусты жасмина, стена была увита глицинией с сухими гроздьями фиолетовых соцветий. Патио пересекала дорожка, выложенная мраморными плитками и обсаженная рядами подстриженных кипарисов.
Они вошли в темную комнату без окон. Свет проникал из открытых дверей. На зеленом изразцовом полу лежал ковер с изображением львов в красно-желтых тонах. В углу дымило брасеро.
Юноша уселся на постели, скрестив ноги. Эли устроился в высоком узком кресле.
— Самое время сказать, кто ты и как тебя зовут, — начал Эли.
— Меня зовут Санчо Абу Дархам, я сын Шломо Абу Дархама, главы нашей альджамы.
— Ты хотел мне сказать что-то важное. Слушаю тебя внимательно.
— Я бы хотел предложить тебе свою помощь.
— В чем?
— Времени осталось очень мало. Завтра конфирмация Хаиме. Инквизитор обещал прийти, и он должен погибнуть на пороге синагоги.
— Откуда ты это знаешь?
— Я — друг Альваро.
— Ах, вот как.
— Об этом знаем только он и я.
— Думаю, инквизитор в придачу.
— Значит, он может не прийти?
— Вряд ли. Придет, но с охраной фамилиаров.
— Сколько их будет.
— Неизвестно.
— У нас должно быть столько же вооруженных.
— И еще один.
— А сколько уже есть?
— Один.
— Считай, что два.
— Санчо, ты понимаешь, что говоришь?
— Понимаю.
— И ты готов на все?
— Да.
— Знаешь, что тебе грозит?
— Знаю.
— Это верная смерть.
— Знаю.
— И не боишься?
— А ты, Эли?
— У тебя уже была девушка, Санчо?
Лицо Санчо залилось краской.
— Ответь, не стесняйся.
— Да, — ответил Санчо.
— Ты боялся?
— Да.
— И я тоже.
— Правда? — обрадовался Санчо.
— Меня трясло, как в лихорадке. Первый раз.
Они посмеялись.
— Но это разные вещи, — Санчо покачал головой.
— Сила, преодолевающая страх, та же, и она сильнее страха.
— А все-таки это разные вещи. Ты меня не убедишь. Здесь страх перед смертью. Это совсем другой страх.
— «Любовь сильнее смерти…», — знаешь это стихотворение?
— Знаю, но…