— Идешь на попятную?
— Нет, ты не разочаруешься во мне.
— Санчо, нам нужны еще несколько человек. Таких, как ты.
— Времени не хватит… Ведь их надо подготовить.
— Нам не придется драться с конницей и пищалями.
В комнату вбежал мальчик с черной кудрявой головой.
— Это мой брат, Видаль, — сказал Санчо.
— Мы знакомы, — Эли протянул мальчику руку.
— Ты мне ничего не говорил, — обратился Санчо к брату.
— Не говорил, — признался Видаль.
— Примешь меня в свою десятку? — спросил Эли.
Видаль скривил пухлые губы:
— Не издевайтесь надо мной.
— Ты оскорбил Хаиме.
— Я сказал правду, — ответил Видаль.
— Ты повторяешь клевету, а это отравленное оружие врага. И ты ему помогаешь. Что ты об этом думаешь, Санчо?
— Трудно поверить, но…
Санчо замолчал. Прислуга внесла горшок горячего молока, хлеб и сыр.
Они уселись за круглым столом с мраморной столешницей. Вбежала белая, похожая на овцу, собака, а за нею, заслонив собой свет в дверях, показался высокий мужчина.
— Здравствуй, мир тебе, гость наш, — прозвучал низкий голос.
— Здравствуй, отец! — оба мальчика подошли и поцеловали мужчине руку.
— Это наш гость, дон Эли из Нарбонны, — сказал Санчо. — Вот, решил зайти к нам.
— Мир тебе, юноша! — Глава альджамы Шломо Абу Дархам поднял руку в приветствии. Был он в утреннем халате тонкого коричневого сукна. — Имя твое стало известным в нашем баррио.
Эли низко поклонился.
Санчо подвинул отцу стул. Дон Шломо Абу Дархам сел. Полы его халата разошлись и приоткрыли квадратный фартук с кистями ритуальных нитей на уголках. Дон Шломо провел ладонью по лицу, обрамленному седой бородкой.
— Скверное время ты у нас застал. В Нарбонне, по слухам, евреи радуются миру, благодати и своему достатку, — дон Шломо Абу Дархам погладил собаку по голове. — Как скоро ты покинешь нас?
— Не знаю. Как Бог скажет.
— Мы бы рады тебя видеть и после конфирмации, но тебя, наверно, заждались родители, а может, и невеста?
— У меня нет невесты. Мать умерла, а отец — в далеком путешествии.
— Значит, ты хочешь остаться?
— Не знаю. Если нужно будет…
— Это большая честь для нашего баррио. Значит, если нужно будет?
— Одному Богу известно.
— О нет, люди тоже кое-что знают.
Эли нерешительно покачал головой.
— Мои сыновья, Санчо и Видаль, обожают тебя и восхищаются тобой.
Эли ничего не ответил.
— А ты, оценил ли ты их по достоинству? Ведь у них в голове ветер и огонь.
— Хорошее сразу можно оценить по достоинству. На мой взгляд, они оба красивы и мужественны.
— У тебя тоже ветер и огонь в голове, — Шломо Абу Дархам бросил собаке кусочек сыра.
— Возможно, дон Шломо Абу Дархам, но я бы назвал это иначе.
— Как же?
— Огонь — это любовь, а ветер — дух…
— …разносящий пожар, — закончил фразу дон Шломо. — Сразу видно, что ты — потомок поэтов. Верно сказал Магомет: поэты — большие сумасброды. Для меня Коран не представляет особой ценности — одни повторы и перепевы, — однако с мнением о поэтах я согласен.
— Может, потому, что великие поэты давно умерли, а остальные не могут себя защитить. Нет ни ибн Габироля, ни Иегуды Галеви, так же, как нет и пророков.
— Наш гость — потомок знаменитого Иегуды ибн Гайата, — сказал Санчо. — Дон Эли по скромности об этом умалчивает.
— Я знаю, мне не следует напоминать. Хвалишь скромность иных, а у самого ее ни на грош. Я не хотел тебя обидеть, юноша, — дон Шломо повернулся к Эли. — Но не зря Господь Бог дал человеку разум. Начинать борьбу с гораздо более сильным врагом — безумство. Это ясно, как дважды два.
— Если бы Давид так думал, он бы не победил Голиафа, — заметил Санчо и покраснел.
— Вот именно! — воскликнул Видаль.
— Мы живем сегодня. Время больших поэтов и пророков миновало, да и героев тоже. Прошли времена Самсона и Давида. — На висках дона Шломо Абу Дирхама вздулись вены. — Они были сильны не человеческой силой, а Божьей.
— Бог не кончился, — вставил Санчо.
— Верно, сын мой! Я приму это к сведению. Но пока что, — дон Шломо Абу Дархам повернулся к Эли, — я хочу, чтобы мои сыновья жили. Это естественное право отца. Я бы не послушал Бога, как Авраам, который был готов принести в жертву Исаака.
— А естественное право сыновей? — спросил Эли.
— Слушать родителей, — ответил дон Шломо.
— Сыновья имеют право выбрать собственный путь, — сказал Эли.