— А что ответил раввин?
— Рухнул в кресло, не сказав ни слова, будто сознание потерял. Дону Энрике пришлось, приводить его в чувство.
— А что люди? Никто не вступился за раввина?
— К сожалению, никто.
— И чем дело кончилось?
— Некоторые считают, что должен быть суд.
— А раввин?
Йекутьель развел руками.
— Он может меня сейчас принять?
— Они с Хаиме повторяют завтрашнюю речь.
— Спроси раввина, примет ли он меня.
Йекутьель кивнул головой и бесшумно проскользнул в библиотеку. Через минуту он вышел.
— Раввин дон Бальтазар ждет вашу милость, — Йекутьель поклонился и пропустил Эли в библиотеку.
Раввин дон Бальтазар и Хаиме сидели над раскрытой книгой у конторки.
— Мир тебе. — Раввин дон Бальтазар на минуту задержал в своих пальцах ладонь Эли.
— Мир тебе, рабби. — Эли склонился к руке раввина дона Бальтазара.
— Хаиме, ты свободен, — обратился раввин дон Бальтазар к сыну.
Мальчик поднял на Эли заплаканные глаза и вышел без слова.
— Хаиме плакал? — спросил Эли.
— Да, увы, и это уже не плач ребенка.
— Для нашего времени он слишком чувствителен.
— Я говорил ему, что Исаак доверял своему отцу Аврааму, даже когда увидел жертвенный нож на своем горле.
— Неужели, упаси Господи…
— Я готов отдать место раввина за веру своего сына. Боюсь, что камень, брошенный в него мальчиками вчера, и камень, брошенный в меня сегодня, оставят незаживающие следы. Боюсь, что я уже потерял его. — Раввин закрыл книгу, положив на нее обе руки.
— Я буду защищать тебя, рабби.
— Как ты собираешься меня защищать?
— Я сделаю все, что в моих силах. Наилучшей защитой станет завтрашняя встреча с инквизитором. Это будет удар по главному источнику зла.
— Благодарю за веру в меня. Даже у Моисея были минуты сомнения. Но… но инквизитора не убивай.
— Это корень зла. Нет ничего более страшного, чем эта клевета. Он источник клеветы, еще одной — среди моря клеветы от начала света. Мы не верим в ту, рожденную древле, так с чего нам верить в нынешнюю?
— Благодарю тебя. Но грязь клеветников не смоешь бесследно. Выстоишь ли ты в своей вере?
— Выстою.
— Даже если меня оставят все?
— Рабби!
— Разве ты не видишь — половина баррио против меня. Остальные ждут суда и моей клятвы. Ты один веришь. Не в меня, а в предводительство. Хочешь спасти место раввина, как спасают Тору.
— Рабби!
— Они жаждут суда. Я бы мог встать перед судом, но они хотят от меня клятвы…
— Ты никогда не будешь клясться, — на пороге стояла донья Клара в черной тюлевой накидке. — Раввин, который клянется в том, что он не виноват, перестает быть раввином.
— Я уже перестал им быть.
— Кто это тебя устранил? — донья Клара быстро подошла и оперлась на стол. — Ты был и остаешься раввином, и никогда раввин дон Бальтазар Диас де Тудела не встанет перед судом общины в качестве обвиняемого.
— Я сделаю это для Хаиме. Я отрекусь от места, и пусть судят не раввина, а простого человека. Это был мой народ, теперь же пусть он судит меня, как одного из многих.
— Обвинение, независимо от исхода дела, остается обвинением. Ударь невиновного — разве ему не так больно, даже если потом разгласить на каждом углу, что он невиновен? Удар есть удар. Что из того, что тебя оправдают? В это можно верить и не верить. Раввин не защищается перед судом, раввин приходит на суд. Раввин не клянется, он бросает проклятие. Для этого не нужно трибуналов. Проклятого вышвыривают за городские стены и забрасывают каменьями. Только тогда зло уничтожено, а подозрение снято.
— Ты уверена? Ты бы поклялась?
— Молчи! Молчи! — воскликнула донья Клара, закрыв руками уши. — Ты еще спроси, твоя ли я жена.
— Мой младший сын, услада моей старости, не верит мне, сомневается.
— Это моя забота.
— Подозрения раздирают его, мальчик тает на глазах, солнце потемнело для него, и для меня оно тоже потемнело, ибо кто может мне поверить? Это уже мои дела с Богом. Только мы вдвоем знаем правду.
— Есть и третий, — спокойно сказала донья Клара.
— Кто такой? — спросил раввин дон Бальтазар.
— Инквизитор.
Раввин дон Бальтазар широко раскрыл глаза, сплел пальцы на открытой книге и, опустив голову, начал раскачиваться, как в трауре.
Донья Клара протянула к нему руки.
— Бальтазар, прошу тебя, — произнесла она тихим голосом. — Бальтазар.
— Молчи! Молчи! — прервал ее раввин дон Бальтазар. — Ты и так слишком много сказала.