Сняв широкополую шляпу, Эли отвесил церемонный поклон.
— Мир тебе, донья Клара.
Донья Клара величественно прошла через всю трапезную. Она качнула стул с высокой кожаной спинкой, как бы проверяя, хорошо ли он стоит, и села, сложив руки на коленях.
— Как ты доехал, сын мой?
— Благодарю вас, донья Клара, хорошо.
— На море рыщут пираты, на суше — банды нищих. Являются к нам в Кастилию из Франции и Германии, кровопийцы несчастные.
— Мне встретились на пути флагелланты[21]. Я слышал их унылые песни об убиении евреев — тайных и явных.
— Окаянное отродье доминиканца Винценто Ферреро[22], да развеется с дымом память о нем! Это приметы новой бури. Грозовая туча нависла над нашим городом — государыня Изабелла назначила к нам инквизитора Сан-Мартина.
— Я слыхал об этом в баррио.
— А что еще ты слышал, дон Эли ибн Гайат? — донья Клара оперлась о подлокотник стула.
— Больше ничего, донья Клара.
— Не знаю, хорошо ото или плохо. Мужу давно бы пора вернуться. Он у инквизитора Сан-Мартина, тот вызвал его к себе.
— Раввин дон Бальтазар Диас де Тудела в инквизиции?
— Тебя это удивляет? А разве он мог не пойти? Не впервой инквизиция вызывает раввина. Они хотят сделать раввинов соучастниками своих злодеяний, заставить их доносить на бывших единоверцев. «Вы должны их презирать и ненавидеть, ведь они отреклись от вашей веры и продали вас за тридцать серебреников. Вы тоже вправе предать их», — так они рассуждают. А когда перед смертью обращенный отворачивается лицом к стене или в субботу надевает чистую рубаху, зовут раввина — скажи, так или не так предписывает еврейская вера? Разумеется, к этому можно привыкнуть. Но когда монахи, облаченные в белое, устраивают процессии со свечами и вопиют об облатке кровоточащей, мол, евреи ее проткнули, украли из церкви и проткнули — вот тут да отверзнется над нами небо Милосердия.
— Но как долго можно жить в смертельном страхе?
— А ты предлагаешь креститься?
— Мы у себя в Нарбонне скорбим душою, когда узнаем, что превосходный талмудист дал себя окрестить.
— А для нас это тем более страшно — все равно, что содрать кожу с живого человека! Нет никого хуже крещеных раввинов. Они-то умеют сыпать соль на раны. Знают наши больные места. Христианские гонители им в подметки не годятся. Вот уж поистине казнь Египетская! Приходят в наши молельни с зеленым инквизиторским крестом на плече и читают проповеди. Уговаривают обратиться. Грозят гибелью. Ты слышал что-нибудь о Пабло де Санта-Мария? Или об Иерониме де Санта-Фе? Какие имена они принимают при крещении, бесстыжие! Настоящий христианин не взял бы себе такого имени.
— Вышвырните их из синагоги! Нельзя же допускать святотатства.
— В маленьких селениях слабые альджамы все вместе принимали крест. Только немногие решались воспротивиться.
— Ужасно!
— Самый острый, самый что ни есть отравленный меч в руках инквизиции — это бывшие раввины, талмудисты и знатоки священных книг. Да только церковь им не верит. Видит в них еретиков и изменников. Выдавит из них по капле весь яд познания да и пошлет на костер. Так погиб каноник Педре Фернандес, а ведь он родился в семье нововерцев и был крещен еще во младенчестве.
— Наш Бог посылает им мщение.
— Нет, это мстят первосвященники. Лютой ненавистью ненавидят они обращенных, случись тем возвыситься.
— Трудно питать к ним сострадание.
— Верно. У выкреста Иеронима де Санта-Фе был сын Франциск де Санта-Фе. До самой вершины дошел, в королевском совете восседал. И что? Сожгли как еретика-иудея. Боятся, как бы в следующем поколении нововерцев не отозвалась иудейская кровь.
— Может, они правы. Надо Господа благодарить.
— Все новокрещеные на подозрении. Для них они опаснее явных евреев.
— Потому что еретики?
— Ересь — только предлог, так проще послать на костер. Говорю тебе, это зависть. Явных евреев ненавидят, а тайным еще и завидуют. Сколько их при дворе короля? До поры до времени они еще ходят в первосвященниках или же несут почетную службу у монарха, живя в чертогах и утопая в роскоши.
— Как когда-то явные евреи.
— Эти времена давно миновали.
— Но ведь есть при дворе короля и явный еврей, Авраам Сеньор.
— Один-единственный.
— Всегда найдется единственный.
— Есть и второй, Абраванель[23], — улыбнулась донья Клара.
— Верно, я о нем слышал. Беглец из Португалии, он там долго был в милости у тамошнего венценосца, ходил в приближенных.
21
22
23