Ибо, как написано в Талмуде, «Бог беспристрастен». Перед лицом права нет ни первых, ни последних, дабы непоколебимым был фундамент мира. Ибо, как сказал рабби Гамалиил[129]: Божий свет зиждется на трех столпах — на правде, на праве и мире. Что делать? Кто враг? Поменяю вопросы местами. Сначала: кто враг? — а потом: что делать? Назовем все своими именами: клевета или доносительство? Именно это должно стать «началом нашей мудрости» на совете. Но разве можно советоваться без тех, на кого пало подозрение? Увы, нет! В Библии сказано: «По словам двух свидетелей, или трех свидетелей, должен умереть осуждаемый на смерть: не должно предавать смерти по словам одного свидетеля»[130]. А у нас нет даже одного. Так что же остается? Громкое признание в вине. Поэтому, глубокоуважаемый глава альджамы дон Шломо Абу Дархам, и вы, уважаемые старейшины, я прошу, чтобы перед нами предстали юноша Дов бен Цви и раввин дон Бальтазар Диас де Тудела.
Со всех сторон зашумели. Советники наклонялись друг к другу, шептались, одни кивали, другие качали головой.
Среди всеобщего шума встал старейшина, сидевший слева от Эли, и, когда голоса стихли, вновь уселся и начал свою речь:
— Дон Иешуа Онканеро напомнил нам слова раввина Гамалиила. Дон Иешуа Онканеро поменял вопросы местами и вопрос с первого места поставил на второе. Он прав. Прав и тогда, когда привел нам слова рабби Гамалиила, который из трех столпов мира на первое место ставит правду. И я начну с этого. Какова же правда? Или клевета, или доносительство. Если обвинение в доносительстве верно, то отпадает обвинение в клевете, а стало быть, если было доносительство, то клеветы не было и нет. Но основательность обвинения в клевете не исключает доносительства, о каком человек, назовем его «подозреваемый в клевете», может и не знать. Итак, на первых порах признаем: можно доказать клевету, ибо она явна, но нельзя доказать доносительство, ибо оно сокрыто. Как известно, инквизиторы молчат о доносчиках и не говорят жертвам пыток, кто их выдал. А значит, если доносительство сокрыто и его нельзя доказать, то каждое обвинение в доносительстве можно считать клеветой. Но, с другой стороны, если доносительство доказать нельзя, то нельзя доказать и клевету, ибо клевета тоже могла быть, а могла и не быть. Из этого следует… — говорящий начал крутить острый конец бороды.
— …из этого следует, — повторил старейшина в меховом колпаке с плоским донышком. — Да простит мне наш уважаемый ректор нашей родной талмудической школы дон Газиэль Вилалонга сравнение с чащобой без тропинки, куда завел нас его пилпул[131]. Да что я говорю? Хуже! Это куда хуже чащобы! Это круг, начертанный силами левой изнаночной стороны. Откуда взялась эта ошибка? Во-первых, неизвестно, кто виноват, поэтому пусть Бог наградит здоровьем уважаемого Иешуа Онканеро, ибо он первым задал вопрос: кто виновен? Кого надо судить? Но у нас слишком мало сведений, чтобы знать, кого судить, у нас нет свидетелей, как верно сказал уважаемый Иешуа Онканеро. Во-вторых, уважаемый ректор талмудической школы Газиэль Вилалонга как бы раздвоился между клеветником и доносчиком. То он за доносчика, то за клеветника! В конце концов он так запутался, что не может отличить одного от другого. И вспомнил я, упаси нас Боже от этого, одежду идущего на костер — санбенито с нарисованным диаволом и вилами. Двойственность — это диавольские вилы добра и зла. Это так, будто существуют два Бога: один — творец света, а другой — создатель темноты. Разумеется, такая религия существует, например, в стране персов, однако и у Исайи Бог «творит свет и темноту, крепит мир и позволяет появляться злу». Бог один, он создал все. Разной бывает двойственность: добро и зло, изнанка и лицо, правая и левая сторона, смерть и жизнь. Но в Талмуде сказано: если сыновья Израиля будут исполнять волю Бога, то придет Мессия из рода Давида, которому будет предшествовать Мессия из рода Иосифа, которому будет предшествовать пророк Илия на огненной колеснице, и исчезнет различие между правым и левым, и все различия исчезнут. Не будет ни грехов, ни наказания, ни судий, ни судимых, ни защитников, ни обвиняемых. Почему же сегодня нет никого, кто бы запел, как поэт поэтов Иегуда Галеви, песнь о Сионе? Когда появишься ты, Мессия из рода Давида, дабы освободить нас и вывести в землю отцов? Откуда взять силы, чтобы ждать? Силы наши выходят вместе с кровью. Кто выдержит родовые муки Мессии? Земля трясется, горы раскалываются, море выливается на сушу, войны ведутся повсюду. Кто это выдержит? Разве не достаточно мук и унижений королевского народа капланов и пророков, ученых и раввинов? Разве не достаточно инквизиторов, будь прокляты их имена, разве не достаточно ложных трибуналов и подкупленных свидетелей, чтобы мы сами ставили себя перед судом, велели присягать и бросать проклятия? Разве не достаточно преследований оттуда, из-за городских стен, чтобы еще самим себя преследовать? Чем же еще должна быть искуплена вина наших предков? За их грехи Бог разбросал нас по свету. Враг проливает нашу кровь испокон веков — значит, этого не достаточно, и мы должны проливать ее сами? Отряхнем пыль сомнения. Не поддадимся ни сплетням, ни распрям! Приблизим пришествие Мессии! Пусть это станет Звездой наших деяний. Неужели нам ждать, когда в охватившей весь мир войне Гога и Магога потечет у врат Иерусалима наша последняя кровь? Разве нам надо ждать до тех пор, когда погибнет Мессия из рода Иосифа — предвестник истинного Мессии из рода Давида? Неужели нам ждать до тех пор, пока тело Мессии из рода Иосифа враг будет влачить по улицам Священного города? И погибнет он, как погибло столько Мессий, собиравших народ, чтобы вести в землю отцов. А народ поднимался, когда приходила черная година, боролся, умирал с песней на устах: «Если забуду тебя, Иерусалим, забудь меня, десница моя»[132]. Оставим мелкие ссоры, не будем дожидаться, когда нас выгонят с этой земли. Не знаю, сдержит ли католическая королева Изабелла свои обещания, которые дала своему исповеднику, инквизитору Торквемаде, будь проклято имя его, но обещание расправиться с евреями, вынудить их или к крещению, или к изгнанию она определенно исполнит. Ибо исполнить его проще простого. Поэтому я напомню вам, что пел король еврейских поэтов Иегуда Галеви:
129
130
131
132