— Что же, послушаем, — и дон Шломо Абу Дархам сделал знак рукой, дабы все оставались на местах.
— «Стой, солнце, над Гаваоном»[140], — начал палермский раввин Шемюэль Провенцало. Встав, он простер перед собой руки и прикрыл глаза. — Остановим солнце, как Иисус Навин остановил его до тех пор, пока не разбил врага. Будем гнать от себя, как собак, ночные тени. Пусть осветит нас Блеск Наивысшей сферы. О, Сияние! Тайна Света! Пред нами открылась Книга Блеска. Солнце, месяц, звезды светят все вместе, а огненная колесница Ильи — передний отряд Божьего Помазанника. Разверзлись все семь небес. И ангелов видимо-невидимо: тут и ангелы-посланники, и ангелы-посредники, ангелы Божественной службы, ангелы Святой правой лицевой стороны, а каждый из них суть четыре сокровища: Милость, Сила, Красота и Владычество. А внизу в равновесии пребывает Вода, Огонь, Земля и Воздух. Ангелы Святой правой стороны суть Блеск, ангелы левой изнаночной стороны, — тут раввин Шемюэль Провенцало начал отгонять рукой злых духов, — это Мрак. Слышно бряцание оружия — это звезды выскакивают из своих орбит, как во время войны с Сисарой. Побеждают ангелы Правой лицевой стороны. — Раввин покачнулся, хотел схватиться за подлокотники кресла, но упал. Пот выступил у него на лбу.
Дон Шломо Абу Дархам наклонился над ним.
Раввин Шемюэль Провенцало покачал головой. Губы его были плотно сжаты, а под веками перекатывались глазные яблоки.
— Рабби Шемюэль, рабби Шемюэль, — дон Шломо Абу Дархам пытался привести старика в сознание.
— Со мной все в порядке! — разозлился раввин Шемюэль Провенцало. — Что вы от меня хотите? Lasciateme stare![141]
Шломо Абу Дархам вызвал посыльного, того самого, который привел Эли, и велел отвезти домой раввина Шемюэля Провенцало.
Раввин Шемюэль упрямился, говорил, что не поедет, что должен остаться, пока совет не кончится.
— Я хочу что-то сказать… Я не закончил, — откинувшись в кресле, он с усилием выговаривал слова, открытым ртом хватая воздух.
Посыльный взял раввина Шемюэля под руку. Раввин не держался на ногах.
Иегуда ибн Шошан, будучи моложе всех, предложил отвезти раввина, но Менаше бен Габриэль Га-Коэн, тот, который хотел благословить Эли, посчитал, что будет лучше, если это сделает пришелец из Нарбонны.
— Да, да, — поддержал его левит Моше бен Элиша, — так будет лучше всего.
Дон Шломо Абу Дархам покачал головой, но согласился.
Экипаж стоял перед зданием альджамы.
Эли с посыльным помогли раввину влезть в высокую повозку. Эли занял место возле дверей, а посыльный на козлах.
Едва кони от удара кнута взяли с места, как раввин Шемюэль закричал бодрым голосом:
— Возвращаемся, я себя прекрасно чувствую.
— Возвращаться некуда, совет отложен, — солгал Эли. — Все разошлись.
— Но я не закончил своей речи! — возмутился палермский раввин. — Самого главного не сказал!
— Как-нибудь в другой раз, — утешал его Эли.
— Ничего ведь не ясно, бросать мне проклятие или нет…
— Я бы не бросал.
— Но я пообещал донье Кларе!
— Жаль.
— Жаль, — признался раввин Шемюэль Провенцало.
— Время еще есть. Можно отступить. Отступить в лучшую сторону не стыдно.
— Ты так считаешь? Тогда сотворим Пополуденную молитву в дороге, — раввин прикрыл глаза и начал тихонько бормотать.
Огромное солнце касалось горизонта, словно берега Красного моря.
Эли почувствовал в сердце острую боль. От завтрашнего дня его отделяет только ночь. Он не молился, потому что не знал молитв наизусть. От стен на мостовую падали фиолетовые тени, как в тот вечер, когда он прибыл в баррио. Далеко над скалами парили две птицы, но он не знал, ястребы это или коршуны.
Уже сгущались сумерки, когда они оказались на пустой темной улочке, круто спускающейся вниз. Кони остановились, сдерживаемые человеком, неожиданно выскочившим из-за угла.
— Пустите! — посыльный пытался вырвать вожжи из рук грабителя.
— Молчи, если тебе дорога жизнь! — в темноте блеснул клинок ножа.
Другой разбойник рванул дверцы повозки. Эли успел уклониться от удара — чья-то рука полоснула воздух. Нападавший покачнулся, Эли схватил руку с ножом и изо всех сил сжал запястье, а другой рукой ударил в лицо, закрытое черным платком. Видны были только дикие глаза. Платок пропитался кровью, и кинжал со звоном упал на пол экипажа.
Раввин Шемюэль Провенцало будто очнулся, прервал молитву и закричал:
— Что это такое?! Как вы смеете нападать на меня?! Я палермский раввин! Разбойники! В самом центре баррио разбойники! Прочь, не то прокляну вас!