— Ну, тогда успехов, Семён! И намекни Бронштейну, что ему неплохо бы в комсомол заявление написать.
— Так уже, написал. Я ему рекомендацию подписал. Кстати, Макар Семёныч. Он велосипед подаренный, нам на завод передал, как "служебный". Мол, раз военные такие жмоты оказались, пусть он обществу послужит. И мы с этого велосипеда, или "байка", как Бронштейн говорит, все размеры сняли, и материал аккуратно исследовали, установили состав, подбираем наши, киевские аналоги. Конструкция у байка хороша, так что наперво, попробуем его скопировать, как говорит Бронштейн, "в ноль".
— Ладно, Семён, иди уж.
Глава 22. Макаров и Бронштейн обсуждают стратегию своих действий
Парой дней ранее.
— Обсудим прочитанное? — задал вопрос Бронштейн, отложив в сторону книгу, под заголовком "Утопия".
Сегодня у Матвея был "библиотечный день", посвящённый поиску нужных книг, кроме этого, с подачи пришельца Бронштейн, получив доступ к фондам центральной городской библиотеки, решил устранить свои "пробелы в идеологическом образовании".
— Как тебе книга? Как ты её понял? — вопросом на вопрос ответил Макаров.
— Смешанные чувства. Вот не нравится мне что-то в предложенной Мором модели общества. Чувствуется фальшь какая-то.
— Твои ощущения можно свести к следующему вопросу: — "а судьи там кто"? Основное недоверие у человека, умеющего думать и прожившего богатую событиями жизнь, вызывают изображённые Мором "начальники" Утопии. Лица, которым реально принадлежит власть в этом городе-государстве, фактически. Кто решает, как будут жить утопийцы.
— И это тоже, но не только. Меня например, раздражает в романе то, что "общество" вмешивается буквально во все стороны жизни гражданина. Даже пару тебе, мужа или жену — назначают.
— Молодец. Тоже характерная особенность ранних утопий. Обычно эту разновидность контроля обосновывают необходимостью осуществлять "евгенику" и оздоравливать общество через рождение здоровых индивидуумов от здоровых родителей.
— Формально, как ты Макаров, говоришь, предложение правильное. В чём же подвох?
— А в том, что жизнь, реальная жизнь, богаче на каверзы, в отличии от выдуманных схем. Вдобавок уже есть исторический опыт, что "вырастает" из "утопийских" догм. Как опыт человечества, так и живого мира планеты Земля.
— Объясни. Не понимаю, что ты имеешь в виду. Или ты говоришь о социобиологии? Социальном дарвинизме, который будет мешать создать подобное общество.
— Вот как раз "социальный дарвинизм", при некоторой изощрённости, можно обойти. Просто общество с реализованными описанными в Утопии принципами, рождает на практике нечто иное, чем надеялись. Впрочем, те, кто понимают суть происходящего, как раз и пользуются энтузиазмом "утопистов" в своих целях.
— Подожди, Макаров. Я так тебя понял, что БЫЛИ попытки построить "Утопию"?!
— Угу. Самая успешная — "Утопия", построенная на территории нынешнего Парагвая отцами… иезуитами! Этот их эксперимент, по созданию "редукций" — в буквальном смысле реализаций идей другого утописта — Томмазо Кампанеллы, который кстати, был монахом и причастен Ордену, оказался, если брать за критерий время существования созданных общин, успешнее СОВЕТСКОГО ПРОЕКТА!!! СССР просуществовал 70 лет, а "парагвайский" "Город Солнца" — 200!!!
— Ох, ничего же себе! Я об этом впервые слышу! Неужели правда, и такое было, и почему о них тогда ничего не известо? Почему большевики этот пример, если его замалчивали буржуи, не приводят? Это же целых двести лет опыта построения общества, кардинально отличного от уже известных! Да Маркс и Энгельс обязаны были подобно Чарльзу Дарвину совершить экспедицию в Южную Америку, для изучения "парагвайского опыта"! Почему же я узнаю о нём от тебя?!
— Действительно, почему? Попытаемся восстановить ход мысли Маркса, который просто НЕ МОГ не знать об этом опыте. Самое первое, что приходит в голову — иезуиты приобрели стараниями раскольников-протестантов очень мрачную репутацию, и психологически Карл отбрасывал мысли о том, что этот опыт может быть ему хоть чем-то ценен. Скорее всего, он считал, что это были поселения чисто религиозного толка, в которых было много клерикального, но ничего — социалистического и тем более коммунистического.
— А второе, что приходит в голову? — спросил Бронштейн.
— Что Маркс и Энгельс в реальности работали на чьи-то интересы. Кого-то, кто и оплачивал их существование. Даже если сами Маркс и Энгельс об этом не подозревали.