— Ребят надо спасать! Ведь это открытие мирового уровня — синтетический каучук! Целых два сорта, лучьше природного! А если узнают в той же Польше? Ведь не остановятся ни перед чём! ВЫКРАДУТ ребят и пытками заставят…
— Сергей Васильевич! Не горячитесь! Кто там отличился?
— Станислав Зайцев со товарищи…
— Значит так, Дзержинский начал диктовать Лебедеву план действий:
— Всех, кто активно принимал участие в разработке каучука, вывезти в Москву. Все "яйца" в одну корзину не класть — перевозите ребят по-очереди. Оборудование для получения каучука тоже вывезти…
— Нет, это Вы, товарищи не понимаете! Что злостно мешаете нам! Срываете график работ!
— Слушай, Стас, не кипятись! — осадил комсомольского вожака плотно сбитый ОГПУ-шник. Что от твоего графика работ останется, если польская "безпека" бомбу на заводе взорвёт?
— Так помогите с охраной! Мы, кстати, с ребятами, охрану завода наладили…
— Дежурных сторожей, у которых кроме сигнализации и нет ничего? Не смеши, Стас! У поляков диверсанты — зубры, твоих сторожей завалят, те и понять, что произошло не успеют.
— Ну так помогите! Мы к вам уже обращались, наганы выдали бы, а?
Проснулся Матвей из-за того, что вынырнувшее из-за горизонта Солнце осветило его лицо.
Зевнув, Бронштейн осмотрелся. На траве была видна роса, посеребрившая луг, на котором рос дуб. Было удивительно тихо, лишь изредка где-то вдали слышался голос пичуги.
Над рекой стоял туман, делавший реку похожей на горное ущелье, полное облаков.
Посмотрев в сторону товарища, Матвей увидел, что Островский ещё спал.
Преодолев желание полежать ещё, Бронштейн отстегнул "липучку" спальника, и застучав зубами от очень свежего воздуха раннего утра, быстро собрал спальник в баул, а затем приступил к утренней зарядке. Здесь вмешался Макаров, сразу после гимнастики заставивший общее тело сделать растяжку, которая уже удавалась, несмотря на изначальное слабое физическое развитие.
Затем, Макаров стал вспоминать приёмы некогда изучаемого им айкидо. Впрочем, тогда, в юности, он особых успехов не добился.
Сейчас же, обладая невесть откуда взявшимся опытом, позволявшим уверенно судить о назначении тех или иных приёмов, Макаров принялся разрабатывать один из них, который для нынешнего тела был наиболее прост в исполнении.
— Макаров, действия что ты выполняешь, это приём какой-то борьбы? Вроде ты как-то рассказывал об айкидо.
— Угу. Правда тогда, я зря потратил время. Айкидо довольно сложно в освоении. Лучше я бы посещал секцию самбо. А так толком драться так и не научился. Вот, вспомнил один приёмчик, пытаюсь его точно воспроизвести.
— И смысл? Одного приёма для драки мало! — скептически возразил Бронштен.
— Брюс Ли, известный боец и киноактёр, как то раз сказал:
— Я не опасаюсь бойца, знающего тысячу приёмов. Я опасаюсь бойца тысячу раз повторившего один приём! — парировал Макаров. Это приём позволяет уклониться от удара противника и использовать его энергию движения. Вот и будем его доводить до совершенства. Учитывая практически поголовную "боевую" неграммотность нынешнего населения, этого будет достаточно, чтобы сойти за неплохого рукопашника.
— Ладно, посмотрим, согласился Бронштейн.
Закончив тренировку, Матвей посмотрел на Островского, и увидел, что тот выбрался из своего спального мешка и с интересом наблюдает за ним.
— Что это за гимнастика такая чудная?
— Пытаюсь изобрести приём борьбы, специально "заточенный" под "щуплого" студиозиуса.
— А… Не проще ли изучить приёмы обычной кулачной борьбы?
— Может быть, не буду спорить. Но проверить мой "самодельный" приёмчик не помешает. Вот разучу его как следует, и сравним, чья борьба лучше.
— Хорошо! Островский явно заинтересовался.
Последующий час путешественники потратили на то, чтобы установить в обнаруженном далее по дороге затоне сетку на рыбу. Проверили свои велосипеды, а затем занялись сбором топлива для костра. Что, учитывая практически полное отсутствие деревьев в округе, окзалось непросто.
Матвей нарубил собственноручно выкованным во время экспериментов по получению стали "мачете" хмызняка — прутьев кустов, росших на берегу. Николай же собрал выброшенный на берег просохший плавник.
Провозившись ещё час, набрали топлива достаточно для костра.
Прутья, нарубленные Бронштейном гореть не хотели, даже несмотря на полив их триэтилалюминием — самовоспламеняющейся на воздухе жидкости, которую Матвей взял из химлаборатории взамен спичек. Несмотря на доменный жар, который давала эта жидкость, костёр из прутьев хмызняка отчаянно дымил, но разгораться не желал.