— Невероятно, раздался возглас Гольдшмита, разглядывающего в лупу кристаллы. Этого не может быть… Впрочем, у пирита бывает пентагон-додекаэдрические огранка… Может здесь такой же случай? — невнятно закончил он реплику.
— Не, Алексей Петрович, эти кристаллы имеют форму правильного додекаэдра, а не «косого», как в случае пирита, который вы упомянули. И смею Вас заверить, моя теория таких вот кристаллов, с осями симметрии 5, 8, 10, 12 порядка, математически столь же безупречна, как и теория Фёдорова.
Гольдшмит нервным движением достал с полки микроскоп, и принялся что-то вымерять, подкручивая колёсики настроечных винтов.
Наконец, спустя десяток минут, он оторвал свой взор от окуляра. Во взгляде Алексея Петровича Макаров увидел неподдельное потрясение.
— Господи Всемогущий! — старорежимно воскликнул Гольдшимит. Если бы я не видел как Вы, молодой человек, их получили, я бы подумал, что это фокус! Они действительно имеют огранку додекаэдра! Правильного додекаэдра! Кристалл с осью симметрии 5 порядка!
Тартаковский решительным движением пододвинул к себе микроскоп, и стал внимательно разглядывать препарат полученного Макаровым сплава.
— Молодой человек, как вы сумели синтезировать это? Что у Вас за теория?
— Собственно, ошибка Фёдорова, коллеги, заключается в том, что он допустил тот же промах, что и древние греки, считавшие что натуральные числа исчерпывают описание природы. Это не так…
— Мысль, позволившая мне догадаться о возможности существования кристаллов с «запрещёнными» Фёдоровым осями симметрии, пришла мне в голову тогда, когда я подумал, что может находиться между обычным упорядочением кристаллов твёрдого вещества с регулярной кристаллической решёткой и аморфными твёрдыми веществами, типа стекла, с неупорядоченным расположением атомов. Я решил рассмотреть кристаллические решётки, у которых периодичность в расположении атомов ограничена. При этом вполне существуют «блоки», которыми замощается объём. Но вот упорядоченность этого замощения, кстати, «блоки» прилегают друг к другу плотно, не носит характера строгой периодической последовательности. И нашёл такие «замощения» объёма, которые как раз и обладают «запрещёнными» осями симметрии. Стало ясно, что между обычными кристаллическими решётками, описанными Фёдоровым, и аморфными веществами расположены целые «космосы» промежуточных состояний твёрдого вещества. Я расчитал, при какой группировке атомов могут возникнуть устойчивые конфигурации, аналогичные моим замощениям объёма, точнее расчитал устойчивость «блоков», которыми эти замощения производятся. И нашёл, что в соединениях типа Al-Cu-Fe, Al-Zn-Mg, подобные блоки могут устойчиво существовать в окружении себе подобных. Правда опыта я не проводил, так что риск был…
— Бесподобно! Матвей, это без всякого сомнения, гениальное открытие, подобное открытию Леверье «на кончике» пера Нептуна! Конечно, нужно многократно убедиться, что это не ошибка… — пробормотал Гольдшмит.
Краска стыда залила лицо Бронштейна:
— Макаров, хорошо, что ты «паркет Пенроуза» не спёр! Трёхмерной мозаикой ограничился…
— Ничего, Митя. Уж двухмерный аналог кто-нибудь придумает, — задорно закончил пришелец. Это Митя, опыт. Посмотрим, как это «откровение» тряхнёт мировую науку и промышленность. Есть основания думать, что будут изменения в технологии производства алюминия и сплавов. А может быть, и не будет ничего. Учись, Митя, учитывать влияние открытий на повседневную жизнь, главную ответственность учёного!
— Ну что, товарищи, убедились в справедливости моей гипотезы? — спросил Макаров спустя мгновение поле окончания мысленного диалога. Давайте «ковать Нобеля» «не отходя от тигля»! Ведь синтез этого кристалла событие в мировой науке! А авторитет советской науки за рубежом сейчас откровенно говоря, невысок!
— Матвей, рано ещё посылать статью о твоей гипотезе в научные журналы! — отреагировал Тартаковский, оторвавшись от окуляров микроскопа. Всего один эксперимент, это в серьёзной науке — мало! Вот проведёшь ты десяток-другой синтезов, получишь набор своих «запрещённых Фёдоровым» кристаллов, вот тогда и можно…
— Нет, Пётр Саввич, так дело не пойдёт. Я понимаю, что для твёрдой научной теории фактов маловато. Но и «кропотушничество», что Вы мне предлагаете, в данном конкретном случае недопустимо. Я за авторитет советской науки радею. Ведь идея открытия, судя по реакции Алексея Петровича, буквально «носится» в воздухе. И если Мы, товарищи, «протормозим», его может повторить какой-нибудь американец, к примеру. И приоретет будет упущен! Сколько уже было таких случаев с российскими учёными! Так что, давайте, пришите рецензию на мою работу! По крайней мере математически она безупречна!
Макарову пришлось ещё десяток минут уламывать Тартаковского и Гольдшмита, пока они не согласились написать рецензию. Принципиального Тартаковского убедила математика предложенной Бронштейном «расширенной теории кристаллических тел». Которая оказалась вполне понятна Петру Савичу, и в конце концов он и Гольдшмит были вынуждены признать, что выкладки Бронштейна обладают той же степенью безупречности, что и математика Евграфа Степановича Фёдорова.
Опытный в написании научных статей Макаров за час набросал текст, который, благодаря нашедшейся у Гольдшмита копировальной бумаге сразу написали в двух экземплярах, и ещё один эземпляр — на немецком, помог Тартаковскому и Гольдшмиту написать краткую рецензию. Помощь учёные приняли, хотя и не без раздражения, поскольку Макаров беспощадно резал лишние разглагольствования в рецензии вроде «экскурсов в историю кристаллографии», исходя из своего опыта общения с научными журналами будущего.
Когда Бронштейн ушёл, между Гольдшмитом и Тартаковским состоялся разговор:
— Способный парень. И хваткий.
— Это ещё не все его «художества», — отреагировал Тартаковский. Он мне предложил создать квантовый генератор теплового излучения. После сегодняшнего, думаю, заняться им всерьёз…
Глава 17. Что такое «кубаноид»?
По дороге Матвей заехал на почту, отправить копии статьи в немецкий и советский физические журналы.
Затем заехали в библиотеку, где у Матвея чуть не увели вел. Нагруженный книгами Митя едва успел пресечь попытку его выкатить. Макаров врезал от души мужичку, нагло пытавшемуся разрезать сложный узел на верёвке, которым велосипед был привязал к чугунной решётке, огораживающей лесничный пролёт. Не вызывая подмоги, вселенец собрал брошенные книги и упаковал их в сидор, отвязал велосипед и быстро покинул место происшествия, не говоря стонущему похитителю ничего.
Бронштейна действия Макарова шокировали.
— Ты зачем этого гражданина пнул? — спустя минуту, когда «дух» крутил педали мчась домой, спросил исконный хозяин тела.
— А ты что, Митя, слепой? Этот хмырь «скоммуниздить» наше транспортное средство хотел. И вид его мне не понравился. С такими разговора быть не должно, если не хочешь «перо» в бок получить! И ещё, есть у меня нехорошие подозрения. В общем так, если хочешь оставить этот вел у себя, больше на нём не ездь!!!
На велозавод Матвей вернулся пешком, после обеда. Семён, комсомольский секретарь попенял ему на задержку. В ответ Макаров невозмутимо скинул с плеча сидор, и высыпал взятые в библиотеке книги.
— Семён, с Нагульновым я обсудил возможность создания на велозаводе рабфака, и получил от него одобрение. Так что пришлось заскочить в библиотеку, подобрать книги — «азбуку», по которой будем учить науку моторостроения…
После рабочего дня энтузиасты «модерн-индустриализации», на отдельно взятом велозаводе, куда преимущественно вошли комсомольцы возглавляемой Семёном ячейки, остались для решения организационных вопросов, по рабфаку.
Вначале перед комсой выступил Семён, толкнув яркую, «общекоммунистического» содержания речь, после чего предоставил слово Бронштейну.