Одежда его исчезла, он предстал перед толпой нагой и прекрасный — модель для самого Микеланджело. У Харшоу сжалось сердце.
— Посмотрите на меня! Я сын человеческий!
Включили рекламу. Стайка девушек, задирая ноги выше носа, воспевала какое-то особое туалетное мыло. Экран заполнился мыльными пузырями.
Возобновился репортаж. Кусок кирпича ударил Майка по ребрам.
— Будь ты проклят!
Майк обернулся к обидчику:
— Ты проклял сам себя! До конца жизни тебе не смыть этого проклятия.
— Богохульник! — камень попал Майку в левый глаз, брызнула кровь.
— Ты ударил себя, — спокойно сказал Майк, — потому что ты есть Бог, и я есть Бог, и все живое есть Бог.
В него полетели камни, в нескольких местах показалась кровь.
— Слушайте Истину: вам не нужно ненавидеть, бояться, убивать! Я принес вам воду жизни, — в руке Майка появился стакан с водой, — выпейте ее, и вы познаете любовь и счастье!
Кто-то бросил камень, и стакан разбился. Следующий камень попал Майку в рот.
Он улыбнулся разбитыми губами и с выражением любви и нежности глянул в камеру. В затылок ему светило солнце и, казалось, от головы его исходит золотое сияние.
— Братья! Я люблю вас. Глубокой вам воды. Ты есть Бог.
— Ты есть Бог, — прошептал в ответ Харшоу.
Снова включили рекламу.
— Пещера Кахуэнга! В этом ночном клубе вы вдохнете настоящий лос-анджелесский смог! Его привозят к нам каждый вечер! Вас встретят шесть прекрасных танцовщиц!
— Линчевать его! Завяжем сукину сыну негритянский галстук!
Раздался выстрел, и Майку по локоть отрубило правую руку. Она упала на траву вверх открытой ладонью.
Толпа загоготала и зааплодировала.
— Давай еще, Шорти! Только лучше целься!
Снова полетели камни.
— Истина проста, но стать Человеком не просто. Научитесь управлять собой, а все остальное придет само. Благословен тот, кто познал себя, весь мир принадлежит ему, Любовь и Счастье следуют за ним повсюду.
Прозвучали еще три выстрела.
Один раздробил Майку шестое ребро, два других пришлись в левую ногу ниже колена. Показался осколок кости.
Майк пошатнулся, засмеялся и продолжал говорить:
— Ты есть Бог. Пойми это и стань Человеком!
— Черт возьми, когда прекратится это богохульство! Мужики, кончаем его.
Его били камнями и кулаками, а когда он упал, — ногами. Ему ломали ребра, наступали на лицо, оторвали ухо, а он все говорил.
— Отойдите, ребята, я полью его бензином!
Толпа отступила, на экране стереовизора показалось лицо Майка.
Он взглянул на братьев в последний раз и четко произнес:
— Я люблю вас.
Неосторожный кузнечик сел на траву перед его носом.
— Ты есть Бог, — приветствовал его Майк и дематериализовался.
Глава 38
Клубы дыма и языки пламени наполнили экран стереовизора.
— Вот это номер! — сказала Пэтти, — это лучший взрыв, который когда-либо применяли.
— Да, — критично согласилась Бэкки. — Даже Профессор на такое не был способен.
Очень тихо, явно обращаясь к самому себе, Ван Тромп сказал:
— Красиво. И со вкусом — парень красиво ушел.
Джубал смотрел на сидящих вокруг братьев. Неужели он единственный, кто хоть что-нибудь чувствует? Джилл и Дон сидели, обнявшись, — они всегда так делали, когда встречались. Казалось, они тоже не встревожены. Даже Доркас была невозмутима и на глазах ее не было слез.
На экране возникло улыбающееся лицо диктора, он сказал:
— А теперь несколько кадров для наших друзей на Елисейских полях, которые так славно завершили свою… — Пэтти выключила стереовизор.
— Энн с Дюком возвращаются, — сказала она. — Проведу их через фойе, а потом будем завтракать. — Она поднялась.
Но Джубал остановил ее.
— Пэтти, ты знала, что собирается сделать Майк?
— Нет, конечно, — она удивилась. — Никто не знал. Для нас еще не кончилось ожидание. — Она повернулась и вышла.
— Джубал, — говорила Джилл, не сводя с него глаз, — Джубал, отец наш возлюбленный… пожалуйста, остановись и вникни. Майк не умер. Как он может умереть, если никто не может быть убит? Потому он всегда будет с нами, ведь мы уже вникли в него. Ты есть Бог.
— Ты есть Бог, — потерянно повторил Харшоу.
— Вот так. Сядь между нами.
— Нет, нет, я хочу побыть один.
Харшоу, натыкаясь на стены, дошел до своей комнаты, заперся там и упал на кровать. О, сын мой, сын мой! Если бы я мог умереть вместо тебя! Тебе бы еще жить да жить, а я, старый дурак, которого ты непонятно за что уважал, убил в тебе сомнения и послал на бесполезные муки. Ты понес им Истину! А кому нужна Истина? Это ведь не стриптиз и не рулетка. Харшоу засмеялся сквозь слезы.