Наконец вдалеке показались наши палатки — я, Ирина, Анна, Дмитрий и Алексей имели честь обитать на отшибе, подальше от начальства. Какое счастье, хоть какая-то видимость свободы! Скинув сапоги, я собрался было завалиться на жесткую походную кровать, но передумал. В животе настойчиво урчало, напоминая, что за весь день маковой росинки во рту не было.
Снаружи уже потрескивал разожженный костер, отбрасывая причудливые тени на брезентовые стены палаток. Это Анна, не иначе, со своей огненной магией балуется.
Я хмыкнул и, накинув поверх мундира плащ, выбрался наружу. После спертого воздуха палатки вечерняя прохлада приятно освежала. Все расположились вокруг огня кто где, тихо переговариваясь и посмеиваясь. Перстам, как водится, отвели место поодаль — мол, нечего им мешаться под ногами у благородных магов.
Усевшись на свободное бревно, я протянул озябшие руки к огню. Рядом тут же плюхнулся Гром. Коренастый, вечно лохматый, он походил на медвежонка, по ошибке забредшего в военный лагерь. Вот и сейчас растопырился, не давая никому подсесть поближе.
— Слушай, Вань, — зашептал он, бесцеремонно пихая меня локтем в бок. — Мне кажется, Ирка на тебя глаз положила! Вон как увивается, а? Везет тебе, друг! Красотка, хоть и немного того… странная.
Я скривился и отмахнулся. Вот еще, только романов мне для полного счастья не хватало! Можно подумать, я слепой и не вижу. Но увольте — мне не до любовных игрищ. Еще бы разобраться что это и с чем едят, хотя… память Ивана в теле продолжает жить и иногда сводит меня с ума своими подростковыми финтами!
Словно в подтверждение моих мыслей, Ирина опустилась на бревно напротив, смерив нас лукавым взглядом. В тонких пальцах она небрежно катала ледяные шарики, то и дело подбрасывая их в воздух. Те зависали на долю секунды, искрясь в свете костра, а затем падали обратно прямо в подставленную ладонь.
Гром тем временем принялся рыться в своем необъятном мешке, извлекая оттуда свертки с провизией. Еще бы, папенька-купчишка небось каждую неделю деликатесы будет слать своему ненаглядному сыночку.
— Держи краюху, Вань! — прогудел Гром, бесцеремонно запихивая мне в руки увесистый ломоть хлеба. — Сейчас еще буженинки подкину для сытности.
— А что эта нечисть сидит с нами? — Сквозь зубы процедил Дмитрий. — Ему не у костра греться, на костре гореть! Не от бога его магия!
— Уж лучше быть некромантом, чем такими, как вы! — процедил я, обводя компанию полыхающим взглядом. Глаза вспыхнули зловещим зеленым огнем, и вокруг меня заклубилась едкая дымка, сгущаясь с каждым мгновением. — Думаете, ваша магия — от бога? Не смешите! Вы же уродуете невинных, калечите их тела и души. Превращая в безвольных кукол ради своих амбиций.
Голос сорвался на зловещий хрип, больше похожий на звериный рык. Некромагия окутала меня удушливым покровом, пульсируя в такт бешено колотящемуся сердцу. Остальные в ужасе шарахнулись прочь.
Я расхохотался — безумно, исступленно, упиваясь их откровенным ужасом. Смех перерос в утробное рычание, от которого кровь стыла в жилах. Поляна заходила ходуном, будто сама земля взбрыкивала в такт моему неистовству. Огонь взметнулся к небу жутким смерчем и с ревом опал и потух.
— Глупцы! — прогремел я потусторонним голосом. — Не вам решать, что есть истинное зло. Всем в этом мире гореть в пекле за свои грехи!
Но тут Гром пихнул меня в бок, отрывая от мрачных пророчеств.
— Эй, Вань, угомонись! — просипел он, втягивая голову в плечи. — Ты чего раскипятился? Вон как всех перепугал.
Я моргнул, приходя в себя, и обвел притихшую компанию уже более осмысленным взглядом. Дмитрий, побелевший до синевы, злобно зыркал на меня из-под челки.
— А ты не лезь, Митенька! — осклабился я, небрежно отмахнувшись. — А то ведь я и сам пока не знаю, на что способна истинная некромантия. Но ради тебя могу и поэкспериментировать.
Шереметьев отшатнулся, нервно сглотнув. На лбу у него выступила испарина. Зато Ирина вдруг захлопала в ладоши, сверкая шальными глазами.
Я покосился на нее с опаской. Право слово, лучше уж насмешки, чем такое одобрение! От восторгов полоумной акуаны мороз по коже.
Анна же лишь цокнула языком и взмахом руки разожгла потухший костер. Пламя взметнулось к небу, озаряя ее точеное лицо всполохами. Всем своим видом она давала понять, как мы ее все достали.
Ну и компашка! Я поежился и, бормоча невнятные извинения, поспешил ретироваться. Уж лучше побродить в одиночестве, чем выносить эти переглядки и перешептывания.
Едва углубившись в лес, я перевел дух. В висках стучало, а к горлу подкатывала тошнота. Я потратил слишком много сил. Краем плаща я утер взмокший лоб и побрел по узкой тропке меж деревьев, бездумно глядя перед собой.