Однако стоило приглядеться повнимательнее, как иллюзия безобидности рассеивалась без следа. Уши парня были покрыты багровыми шрамами и застарелыми рубцами, явно намекающими на бурное прошлое. Да и держался он с неприятной самоуверенностью, будто король жизни.
— О, свежее мясо подвезли! — гаденько осклабился он, сверля меня масляным взглядом. — Меня Громом зовут, а тебя как сморчок?
От его хамоватости и фамильярности я вспыхнул от гнева. Вот уж не ожидал, что какой-то жирдяй посмеет так со мной обращаться! Я, между прочим, Князь Инферно, гроза миров. Да я в порошок сотру этого борова!
Однако вслух я произнес совсем другое, примерив маску вежливой настороженности:
— Иван. И кто бы говорил про сморчки. Сам-то хорош, свинота толстомордая.
Глазки Грома сузились от злости, но он сумел взять себя в руки и процедил сквозь зубы:
— Ну-ну, дерзкий ты, как я погляжу. Смотри не нарвись, шкет. А то ведь и по шее огрести недолго.
Я мысленно усмехнулся. Если б ты только знал, дружок, КТО перед тобой! Я и не таких наглецов в бараний рог скручивал. Так что не тебе мне угрожать, жалкий человечишка.
Но вслух я снова промолчал, демонстративно отвернувшись и принявшись разглядывать обстановку комнаты. И тут мой взгляд выхватил из полумрака нечто, от чего даже моя демоническая кровь заледенела в жилах.
Из темного угла комнаты за нами молчаливо наблюдала высокая тощая фигура, до жути похожая на ходячий труп. Бледное, изможденное лицо, обтянутое иссохшей кожей. Впалые щеки, заостренный подбородок, угловатые скулы. И глаза — две черные дыры, мертвенные и затягивающие.
Жуткое создание застыло неподвижно, словно высушенная мумия. И лишь костлявые пальцы шевелились, будто готовые в любой миг вцепиться в горло. Сомнений не было — передо мной стоял перст. Причем явно опасный.
И тут меня осенило. Постойте-ка… Перст? У этого борова?! Да он небось целое состояние стоит! Выходит, Гром не так прост, как кажется. Ох, не к добру это. Как бы не пришлось хлебнуть лиха от этой парочки…
— Ты что ж, никак у нас богач? — ухмыльнулся я, кивнув на зловещего дворецкого. — Папаша, небось, ларец с золотишком распечатал, лишь бы любимому сыночке перста отхватить?
Гром смерил меня злобным взглядом и процедил:
— Не твоего ума дело. Да, богат я. Только не родовитый. Батяня мой на торговле нажился, а не на голубой крови. Так что здесь меня за своего не считают, хоть я и побогаче многих буду.
Он криво усмехнулся и с горечью добавил:
— А когда папенька, дурак старый, возьми и купи себе титул на старости лет! Думал, видать, жизнь малиной покажется. А оно вон как обернулось… Теперь совсем край — ни с дворянчиками не светит, ни с купцами. Дерьмо!
Я брезгливо поморщился. Ох уж эти людишки с их вечным нытьем и соплями! Все-то им не так, все-то их обижает.
— Значит, ты тоже изгой, как и я? — задумчиво протянул я, прикидывая варианты. — Что ж, похоже, нам с тобой сам б-бог велел держаться вместе. По крайней мере, пока у меня нет собственного перста, твой вполне сгодится. Вот только придется терпеть твои свинские замашки и грубость!
Гром молчал.
— А тебя реально Громом кличут? — полюбопытствовал я, стараясь сменить тему.
— Мать так назвала, — пожал плечами сосед. — Я ж в грозу родился, вот и приклеилось. А сестру Зариной — ее на заре принесло. Предки у меня простые, что с них взять. А что, не нравится?
— Да мне по барабану, — честно признался я. — Хоть горшком назовись, лишь бы в печь не ставили.
Гром недоверчиво прищурился, явно ожидая подвоха.
— Слушай сюда, Гром, — решительно заявил я, глядя ему прямо в глаза. — Нам с тобой нет резона собачиться. Куда выгоднее держаться друг дружки и против общих врагов выступать. Мир?
— Пф-ф! — скептически выдохнул этот увалень. — И чем же ты мне поможешь? С тебя-то какой прок, окромя лишней головной боли?
Я мысленно взвыл от раздражения. Вот же меркантильная свинья! Все бы ему выгоду просчитывать да барыши подбивать.
— Ты, главное, мне поверь, — терпеливо произнес я, пытаясь пробудить в нем хоть искру высоких чувств. — Вот увидишь, я многого добьюсь. Таланта и амбиций мне не занимать. И когда придет час моего триумфа, тебе лучше оказаться на моей стороне. Преданность и верность — они дороже денег.
Однако Гром лишь заржал, как конь, и хлопнул меня по плечу своей лапищей:
— Ну ты даешь, Ванька! Ишь, чего удумал — в дружбу он верит, в честь и совесть. Мало тебя пока жизнь потрепала, я погляжу. Ладно, хрен с тобой, по рукам. Будем корешами, пока ветер попутный.