Казалось, зловещая немощь опустилась на Кинурига и его народ. Лица их побледнели, как их щиты, глаза и языки высохли, как у змей, и ощутили они великую жажду, отчего кровь задрожала и заколотилась в их жилах. Многие посрывали с себя кольчуги и стали растирать себя смрадными мазями, отчего густые волосы на их телах тускло заблестели в угасавшем свете дня, что освещал побоище Уже не боевой клич их племен вырывался из их груди, а рычанье, храп и скрежет острых зубов, они шипели и плевали в лица врагов. Каждый из них становился тем, что они зовут на своем языке беорн, фрека, и все увидели, чем они были — дикими зверями, сгоравшими от ненависти к Красному Дракону, плывшему над светлыми остриями копий князей Кимри, в которых отражался красный отблеск гаснущего солнца и подплывшее кровью поле битвы.
Как медведи взревели и зарычали воины ивисов, Ллоэгра и прочих племен из-за Моря, как волки завыли они на крещеное воинство Мэлгона Гвинедда, как вепри вострили они кривые свои клыки о траву, тяжело утаптывая прах ногами своими. Ибо принес Кинуриг нечестивую кровавую жертву вепрю. И вепрь на его шлеме с личиной и на шлемах его бойцов в тот час начал пыхтеть, как живой.
Тогда громко воззвал Кинуриг к людям своим:
— Наступил час, которого боятся все люди, — час Муспилли, когда в битве с инеистыми великанами сходятся люди и боги! Смотрите — вот над воинством Христа лети г Мировой Змей, Дракон, который стремится пожрать все, что есть в Срединном Мире! Все вокруг в огненном испарении его ядовитого дыхания, солнце умирает на западе! Если мы не победим сегодня, то для сынов Водена, Одноглазого Воеводителя, не настанет рассвета! Так обнажите же мечи, услышьте карканье ворона! Волк воет, копье звенит, эхом отвечает щит. Вскоре луна выйдет из-за облаков и осияет деяния ваши — ныне свершатся такие страшные дела, что утолят и смертельнейшую злобу потомков Водена! Восстаньте же, бойцы мои, возьмите щиты, пусть сердца ваши зажгутся отвагой, прорубайте себе дорогу, мужеством крепитесь!
И тогда Мэлгон Высокий, сын Кадваллона Длинная Рука, Дракон Мона, владыка края Брана, вождь племен Кунедды Вледига, услышав слова Кинурига, тоже воззвал к крещеному воинству защитникам веры Христовой:
— Воины Христовы! Отважные защитники Острова Могущества! Люди Севера и Дехеубарта, Гвинедда и Гливисинга, Дивнайнта и Поуиса! Спешите в битву, как благородные псы, рвитесь из рядов туда, где блещут копья! Будьте кровожадными, благородными драконами среди дротиков! Будьте жнецами, пореем битвы, вспомните о пиве и меде, что пили вы в теплом свете свечей в чертогах своего короля!
Дети Кунедды, добрые псы Гододдина, вспомните деяния хранителя Стены, защитите двор и пояс Вледига! Племена Коэлннга, щенки Кенеу, будьте отважны, защищая наследие покровителя края Мабона! Князья бриттов в золотых гривнах, сотоварищи Кимри, разгоните безродную шайку Ллоэгра, будьте быстры, как гончие, что мчатся по следу оленя, отважны, как волкодавы, выслеживающие добычу, упорны, как боевые псы!
Воины Придайна испустили могучий боевой клич. Но я вспомнил слова, которые услышал из колючего куста у кузницы Гофаннона, и засомневался в исходе:
Псы Гверна, бойтесь Мордвидд Тиллион!
Владыки бриттов спустили с поводков три сотни свирепых псов, что были при них, три сотни могучих мастиффов, которых разводили при дворах королей. До того лежали они, опустив головы на лапы, временами поднимая огромные морды и принюхиваясь к пропахшему кровью воздуху. Наморщив лбы, с меланхолическим выражением на мордах они терпеливо ждали приказа хозяев. Но когда с них соскользнули тройные цепи, они вскочили, как молодые щенки, оскалив черные морды и обнажив белые клыки. Дикие, неукротимые, яростные, жестокие, злобные и жадные до битвы — вот каковы были эти псы, когда сняли с них цепи.
Так псы бриттов рванулись вперед на врагов, а за ними помчалось все войско. Люди ивисов и Ллоэгра не замедлили встретить их, равно как и племена с побережий моря Удд. Страшной была схватка Белого и Красного Драконов. Бойцы язычников набросились на бриттских псов, ломая их тела и дробя кости, вспарывая им глотки и бока острыми кривыми ножами. А защитники веры прыгали и скакали туда-сюда, уворачиваясь от ударов врагов, проскальзывая сквозь их оборону, бросаясь на обнаженное оружие тех, кто встал против их Господа.
И снова припомнил я те стихи, которые прочел мне Талиесин:
Впереди воинства Кимри мчался Мэлгон Высокий, великий пес Гвинедда, рыча боевой клич своего воинства. Ему навстречу в гневе рванулся Кинуриг, коварный король ивисов. В шлеме своем с изображением вепря казался он не меньше трехгодовалого быка, серого, как волк, и, казалось, с каждой его волосинки срывается стрела, убивая каждый раз по воину Кимри.
Скоро схватился он с Мэлгоном, а тот — с ним, и два короля сцепились в смертельной схватке. Так сражались они, а их войска рубились вокруг них. Столь ужасен был звон оружия и рев, грохот и гром, что поднялся от ударов щитов, стука копий, звона мечей, топота копыт и хриплых криков героев, что эльфы и гоблины, курганные и могильные духи, демоны ветра и тумана завопили с кромок щитов, лезвий мечей и с остриев копий. А боевым кличам героев эхом вторили полные ужаса и ненависти призраки, духи и псоглавцы, что живут в каждой скале, в каждом болоте и в каждой лесной долине того пустынного края. Воздух почернел от демонов, стремящихся утащить любого, кто пал в битве, в Бездну Аннона.
А в черном царстве Аннона, глубоко внизу под грохотом и топотом, стонами и ранами битвы у валов Динайрта, бились в смертельной схватке братья-близнецы, короли Аннона, Араун и Хавган. А из-под небес, из незримой выси над боевым туманом Динайрта слышался мужам слабый и приглушенный вой и зов рога Гвина маб Нудда, летевшего во главе своей Дикой Охоты.
Тут я перехватил застывший на мне взгляд Талиесина и в третий раз вспомнил его зловещие стихи:
Между тем воины сражались с такой неукротимой яростью и силой, что казалось, будто бы этот бой будет длиться, как поединок Гвина маб Нудда и Гвуртира маб Грайдаула, который, как все знают, продлится до Судного Дня. Они кололи и наносили раны, рубили и убивали, и если бы птица могла пролететь сквозь человеческое тело, то уж только в этот день, а клочья мяса и кровь летели из зияющих ран в багряный боевой туман, окутывавший их. Мечи и копья у многих раскололись и сломались, потому воины рвали друг друга голыми руками и зубами — оружием тел своих, — потому многие так и легли мертвыми, не размыкая смертельных объятий, зажав в зубах нос, или ухо, или губы своего врага, если ему уже отсекли руки.
Так яростна была битва, так страшна была судьба благородного народа Кимри, что я не мог удержаться — сам взял копье и бросился в схватку, хотя мое оружие — божественный ауэн. Я оказался там, где острие вражеского клина врезалось в нашу щитовую стену и приближалось к Красному Дракону. Меня удивило то, что вел их не какой-нибудь вождь в кольчуге, а человек в черном плаще с капюшоном, глубоко надвинутым на лицо. Его единственным оружием было копье, которым он указывал язычникам путь.
Я наблюдал за его приближением и заметил, что, как только какой-нибудь воин Кимри рубит его мечом, клинок ломается пополам о древко копья незнакомца. Я видел и то, что, когда его воины падали со смертельными ранами в груди, человек в плаще касался их острием копья, и они вскакивали, с новыми силами бросаясь в битву. И показалось мне, что некому заступить ему дорогу, ибо Мэлгон неподалеку схватился с Кинуригом. Тогда я сам встал на его пути.
— Назад! — приказал я, стоя на одной ноге и опираясь на копье. — Это Красный Дракон, знамя Острова Могущества, и ни одному серому волку из-за морей не наложить своих грязных лап на него!
— Кто ты такой, человечишко, встающий на пути Скрытого? — жутким голосом вопросил тот, слегка приподнимая капюшон. Я увидел, что у него только один глаз, и не дружеским взглядом сверкал он на меня.