— Так почему же ты не обратился к Квинту?
— Это давняя история, и, боюсь, в этом деле он мне не был бы помощником. Тогда я решил их выкупить и сделал это, заплатив восемнадцать тысяч сестерциев. Только вот, сделать это мне пришлось от имени хозяина и на его имя. Я ведь, для всех окружающих, всего лишь вольноотпущенный.
— Да как же тебе удалось все устроить таким образом, что Квинт даже не подозревает о том, что у него есть рабы?
— Мне пришлось, к моему стыду, подделать подписи хозяина, а один знакомый стряпчий, за солидную сумму все оформил должным образом.
— Вот так история! — Воскликнул удивленный юноша. — И что будет дальше? Ты же не сможешь вечно прятать их за этим забором! Рано или поздно все равно все придется раскрыть командору.
— Я понимаю это, Аврелий, но боюсь, Квинт меня не поймет. Он крайний противник каких-либо взаимоотношений между нами и землянами, а семейных, в особенности.
— Странно, а чем это вызвано?
— Поклянись, что то, что сейчас услышишь, умрет вместе с тобой.
— Мог бы и не просить, ведь мы же друзья.
— Дело в том, что у Квинта, очень, очень давно была семья — красавица жена и двое детишек. Из-за любви к этой женщине, он отказался от карьеры, титулов и должностей, которые ему прочили. И остался с ней здесь, на Земле.
— Так она была римлянкой?
— Нет, нет. Она происходила от одного из народов, проживающих в Месопотамии на берегах Евфрата.
— И что же произошло?
— Она погибла вместе с дочерью во время нашествия диких племен с востока, а он в это время был далеко и ничем не мог помочь. С тех самых пор ни одна из женщин сколь-нибудь серьезно не входила в его жизнь. Наверное, он опасается, чтобы подобная участь не постигла кого-нибудь из тех, с кем ему пришлось работать, и кто ему был дорог. А боль эта навсегда осталась в его сердце.
— А сын, ты сказал, что у него был еще и сын?
— Сына спас самый близкий друг командора. Но это совсем иная история и я не вправе, без его ведома, рассказывать о ней.
— Этим другом был ты?
— Нет, что ты! Мы познакомились гораздо, гораздо позднее.
Из дому вышли Тания со скамейкой в руках и Зоя с подносом, на котором стояли два простых кубка с прохладительными напитками. Аврелий опустился на принесенную девочкой скамью, взял, поблагодарив, один из кубков, и задумчиво сказал:
— Да, грустная история, — и еще немного подумав, добавил, — обещаю, что что-нибудь придумаю, как выйти из этого щекотливого положения.
Юноша отпил из кубка и обнял, присевшую рядом с ним, Танию. Вдруг его осенило.
— А знаешь, Мерцил, я стану наставником твоей дочери. У нее появится возможность учиться и преумножить те знания, которые ей передала мать. В доме огромная библиотека и я добьюсь у Квинта разрешения для девочки пользоваться ей.
— Аврелий, опомнись, она же рабыня!
— Клянусь, я решу эту проблему. — Решительно ответил юноша. — Сможешь привести ко мне своего стряпчего?
— Думаю, да.
— Тогда не затягивай с этим и найди его как можно скорее, пока мы не уехали в Египет.
— В Египет? — Удивленно переспросил Мерцил. — С чего это вдруг?
— Ну, вот, о самом главном я и не сказал, зачем искал тебя. Завтра утром, по поручению Квинта, я должен доставить императору тысячу талантов. Хозяин распорядился, чтобы ты выдал мне эту сумму. И еще, он просил, всеми доступными средствами, поддерживать и распространять слухи о его слабом здоровье, чтобы выпросить разрешение у Августа отбыть в Египет для лечения.
— Зачем ему в Египет?
— Не знаю. Он обещал все объяснить позже. Так, мне пора. Простите, еще раз, за непрошенное вторжение.
Аврелий поднялся со скамьи, потрепал за волосы Танию, и быстрым шагом вышел за калитку.
Глава 8
Преодолев неблизкий путь с Квиринала до Палатина, пробиваясь через лабиринт римских улочек, заполненных суетливыми горожанами, нубийцы, наконец, опустили паланкин у роскошного двухэтажного особняка, как живым частоколом обнесенного неподвижно замершими в полном боевом облачении, солдатами преторианской гвардии, в котором расположилась личная резиденция императора Гая Юлия Цезаря Августа. Навстречу, выбравшемуся из паланкина, Аврелию, из дворца вышел управляющий императора. Аврелий, придав лицу небрежное, несколько высокомерное выражение, обратился к нему, слегка выпятив нижнюю губу: