— Да, это Цилия! А что тебя так удивило?
— Но как? Она же…
— Чему ты удивляешься, мой друг, — весело ответил хозяин, — для всех я тут знатный патриций Квинт Сципилион Аркус, род которого происходит от самого Тарквиния Древнего, а ты, не забывай, мой воспитанник, Аврелий Лициний Сцина. Приходится соответствовать здешним традициям, и использовать молодых сотрудниц в качестве рабынь.
— Да, конечно, но для меня это было как-то неожиданно. Цилия, и вдруг домашняя рабыня.
— Ладно, давай ешь, а то все остынет. Вот, попробуй старого фалернского, — наливая в серебряные кубки из кувшина, предложил тот, кто назвал себя Квинтом Сципилионом, — клянусь, что в милой твоему сердцу Иудее, такого не подают на стол ни царю Ироду, ни даже самому римскому наместнику.
Юноша отпил из кубка и с видом знатока признал, что вино великолепно затем приступил к трапезе. Когда все содержимое подноса оказалось съеденным, Квинт дернул за шнурок. В комнате вновь появился управляющий и обе девушки, которые молча убрали все со стола. Выходя из комнаты, Цилия бросила многозначительный взгляд на Аврелий, который ответил ей таким же пылким взглядом. Хозяин дома жестом показал, чтобы все покинули его кабинет. Выходя из комнаты, управляющий Мерцил плотно закрыл за собою дверь.
— Ну что ж, дорогой Аврелий, теперь к делу! Давай подсаживайся поближе, — пододвигая один из стульев к столу, пригласил Квинт, опускаясь в свое рабочее кресло. — Я внимательно изучил твой отчет и сравнил те сведения, которые поступают ко мне из местных источников. Честно говоря, не пойму, что у тебя вызывает такой интерес к этому захолустью. Вроде все, как и везде на этой планете.
— Но, профессор, — не заметно для себя, переходя с латыни на привычный геянский, возразил юноша, — там как раз именно та ситуация, которая требуется для формирования новых общественно-политических отношений на Земле.
— Вот что, мой дорогой, скажи, сколько лет ты уже на Земле?
— Скоро двадцать пять, а причем здесь это?
— А притом, что мы больше пяти тысяч лет наблюдаем за развитием человечества на Земле, и должны признать, что, несмотря на жестокость, кровопролития и политические интриги, их общество, особенно в крупных империях типа Египетской, Римской, Персидской, Цинской, империи Майя и других, достаточно далеко продвинулось по пути прогресса. Не без нашей помощи, конечно. Но, тем не менее, их собственные заслуги весьма значительны.
— Да в чем же прогресс? В рабстве? В чем они продвинулись? В совершенствовании и создании все более изощренных орудий уничтожения друг друга?
— Ты, слишком однобоко оцениваешь землян. Они достигли весьма высокого уровня в искусстве, строительстве и архитектуре, технологиях, в различных науках, способствующих познанию мира, в котором они живут. Что же касается оружия, смею тебе напомнить, что и в нашей собственной истории технологии в военно-технической сфере долгое время играли роль авангарда по пути технического прогресса. Они шаг за шагом повторяют путь, пройденный нами тысячелетия назад. И не нам упрекать их в жестокости, корыстолюбии и жажде власти. Они — наша точная копия. Что же касается рабства, тут я с тобой, абсолютно согласен. Эта форма здесь себя практически исчерпала и все больше проявляется, как тормоз для дальнейшего развития общества. Но что же мы можем с этим поделать? Видно их время еще не пришло.
— Да, учитель, их время еще не пришло, но мы можем создать предпосылки для его приближения.
— Это, каким же образом?
— Позвольте мне высказать свое видение этой проблемы, которое опирается на мой пятилетний опыт пребывания в Иудее.
— Я весь внимания!
В этот момент открылась дверь, и в комнату вошел Мерцил.
— Я прошу прощения, что осмелился Вас побеспокоить, но пришел посыльный от императора.
— Вот черт, как не вовремя. — Пробурчал Квинт, — Давай его сюда!
Мерцил вышел и, почти тотчас в кабинет вошел императорский посыльный. Он согнулся в почтительном поклоне и протянул хозяину дома пергамент с печатью Гая Юлия Цезаря Августа Октавиана, императора и верховного понтифика.
Квинт взял пергамент и жестом показал, что посыльный может быть свободен. Он сорвал печать и, развернув пергамент, внимательно его прочитал.
— Сожалею, мой друг, придется нам отложить нашу беседу. Октавиан срочно зовет к себе. Ничего не поделаешь, дела государственные. Отдыхай пока, а когда я вернусь, мы продолжим.
С этими словами Квинт, придав лицу выражение, соответствующее знатному патрицию и римскому сенатору, вышел из кабинета, на ходу отдавая распоряжения управляющему и «рабам».