Он вскочил на ноги и лишь тогда заметил, что закован в кандалы. Цепи соединяли браслеты на его запястьях с браслетами на щиколотках, проходя через металлический пояс на талии. Кроме кандалов, на нем не было ничего. Он также обратил внимание, что все его тело покрыто свежими шрамами.
Тяжелая дверь распахнулась прежде, чем он начал барабанить в нее. Четверо высоких варваров в изукрашенных великолепными каменьями кованых доспехах окружили его и повели куда-то. Впереди шагал офицер. Они не разговаривали с Уинтерзом, и он понял, что это бесполезно — пытаться что-то выудить из них.
Он совершенно не представлял, где находится и как он сюда попал; он только смутно помнил боль и бесконечный бег, но все это случилось будто во сне.
Но там же, в этом же сне он видел Джилл, он говорил с ней. Он был уверен, что она так же реальна, как кандалы на его ногах.
Уинтерз споткнулся, потому что глаза его застилали слезы. До того момента он не был уверен. Он видел покореженный остов ее флаера и, хотя не поверил в случившееся, все же допускал мысль, что Джилл и вправду мертва и потеряна безвозвратно.
Но теперь он знал. Она жива, и будь Уинтерз один, то заплакал бы, как ребенок.
Но он не заплакал, а принялся внимательно изучать коридоры и огромные залы, по которым его вели стражники. Из масштабов здания и красоты убранства Уинтерз заключил, что находится во дворце, и предположил, что это тот самый дворец, который он видел на утесе, над Валкисом. Он понял, что не ошибся, когда разглядел сквозь амбразуру город, лежащий внизу.
Дворец был древнее, чем все старые замки, которые Берк видел на Марсе, — кроме разве руин Лхаки в северной пустыне. Но здесь были отнюдь не руины. Этот дворец, состарившись, сохранил свою мрачную красоту. Мозаичные узоры на полу потеряли четкость, драгоценные камни истерлись, истончились, словно фарфор. Гобелены, сохранившиеся до сего времени благодаря утерянному много веков назад секрету производства (как и многое на Марсе), стали хрупкими и ломкими, краски потеряли первозданную яркость и едва-едва светились, но гобелены все равно были бесконечно прекрасными — и рождали бесконечную печаль.
На стенах и на высоких сводах потолка пестрели фрески — великолепные свидетельства утраченного величия и славы, смутные и неясные, как память глубокого старца. Они изображали бездонные синие моря, корабли с высокими мачтами, воинов в доспехах, украшенных драгоценными каменьями, и плененных принцесс, чудесных, как темные жемчужины.
Величественная архитектура, сочетавшая в себе красоту и силу, выразила ту причудливую смесь высокой культуры и варварства, что вообще типична для Марса. Уинтерз задумался о том, как давно были высечены в каменоломнях камни этого дворца, и пришел к заключению, что в те времена первая цивилизация Марса уже уничтожила себя в атомных войнах и гордые короли Валкиса были всего-навсего разбойничьими главарями в погружавшемся во мрак вечной ночи мире.
Наконец они подошли к золотой двери высотой в два человеческих роста. Стражи-кеши, стоявшие в карауле, распахнули створки, и глазам Берка предстала Тронная зала.
Лучи клонившегося к закату солнца проникали сквозь узкое окошко, падая на колонны и на украшенный мозаикой пол. Слабый отсвет лежал на сверкающих щитах и мечах покойных королей, окрашивал в теплые тона дряхлые знамена, ненадолго возрождая их к жизни. Все остальное в зале было погружено в полумрак, наполненный шорохом, шепотом и слабым умирающим эхом.
Холодный золотой луч падал прямо на трон, стоявший в дальнем конце залы.
Сиденье трона было высечено в цельной глыбе черного базальта, и, когда Уинтерз подошел ближе, гремя цепями, он заметил, что глыба сильно обкатана морем. Бока ее были очень ровные и гладкие, терпеливо отполированные песком во время бесчисленных приливов и отливов; на подлокотниках, где лежали бесчисленные руки, тоже образовались глубокие впадины. Впадины были и на базальтовой ступеньке для ног.
На троне восседала старуха. В черном свободном одеянии, волосы уложены серебристой короной и оплетены жемчугами. Она уставилась подслеповатыми глазами на землянина и вдруг заговорила на звучном верхнемарсианском — столь же древнем, как санскрит на Земле. Уинтерз не понял ни слова, однако по выражению ее лица догадался, что старуха безумна.
Кто-то сидел у ее ног, скрытый густой тенью, за пределами золотого столба солнечного света, невидимый для Уинтерза. Он смог разглядеть лишь смутную бледность кожи цвета слоновой кости — и в его душе зародилось дурное предчувствие.