— Сегодня мы бросали жребий, и первая сотня ушла в Дом Сна.
— Это только начало.
Дуани кивнула:
— Каждый день будет забирать с собой следующую сотню, и так пока все не уйдут.
Не в силах больше выносить эту пытку, я оттолкнул от себя Дуани и вскочил на ноги:
— Ты знаешь, как отпереть замок. Сними с меня цепи!
Она покачала головой:
— Давай не будем сейчас ссориться, Джонросс. Пойдем. Я хочу побродить по городу.
Но мы все же поссорились и ссорились этой ночью еще много раз. Она не хотела покидать Шандакор, а я не мог увезти ее силой, потому что был скован цепями. Освободиться же от них я смогу лишь тогда, когда все, кроме старого Рула, уйдут в Дом Сна, достойно завершив долгую историю Шандакора.
Мы с Дуани проходили мимо танцоров, рабов и князей в ярких плащах… В Шандакоре не было храмов. Если этот древний народ и поклонялся чему-то, то только красоте, и весь город был их святыней. В глазах Дуани светилось восхищение. Мысленно она теперь была очень далеко от меня.
Я держал ее за руку и смотрел на башни, украшенные бирюзой и киноварью, на мостовые из розового кварца и мрамора, на розовые, белые и алые коралловые стены, и все они казались мне безобразными. Призрачные толпы были только пародией на жизнь, роскошные миражи были ужасны, это был наркотик, западня.
А все эта их «способность мыслить», подумал я — и не увидел разума в этих словах.
Я взглянул на огромный шар, медленно поворачивавшийся в небе. Шар, который поддерживал иллюзии.
— Ты видела когда-нибудь город таким, какой он на самом деле — без Призраков?
— Нет. По-моему, только Рул, старший из нас, помнит, как это выглядело. Думаю, им было очень одиноко тогда — ведь даже в те времена нас оставалось меньше трех тысяч.
Да, им должно было быть одиноко. Наверное, Призраки требовались для того, чтобы заполнить пустые улицы, а не только чтобы отпугнуть суеверных врагов.
Мы долго шли молча. Я продолжал смотреть на Шар. Потом сказал:
— Мне пора возвращаться в башню.
Дуани нежно улыбнулась:
— Скоро ты избавишься от работы в башне и от этого. — Она прикоснулась к моим цепям. — Не надо, не грусти, Джонросс. Ты будешь вспоминать меня и Шандакор, вспоминать, как сон.
Она подняла вверх лицо — такое милое и такое не похожее на лица земных женщин, и глаза ее светились темным огнем. Я поцеловал ее, а потом подхватил на руки и отнес обратно в башню.
В той комнате, где вращалась большая ось, я опустил ее на пол и сказал:
— Мне надо проверить, как дела внизу. Иди наверх, на платформу, Дуани, оттуда видно весь Шандакор. Я скоро поднимусь к тебе.
Не знаю, поняла ли Дуани, что у меня на уме, или это неизбежность скорой разлуки заставила ее взглянуть на меня так, как она взглянула. Я думал, она что-нибудь скажет, но она промолчала и послушно направилась к лесенке. Я смотрел, как ее золотистая фигурка исчезает в открытом люке. Потом спустился вниз.
Там был тяжелый металлический брус — деталь системы ручного управления скоростью вращения. Я вытащил его из гнезда. Потом повернул выключатели на силовой установке. Я вырвал все провода, разбил брусом все соединения, сокрушил все зубчатые колеса и малые оси, стараясь проделать это как можно быстрее. Потом снова поднялся в комнатку с большой осью. Она все еще вращалась, но медленнее, гораздо медленнее.
Сверху раздался крик, и я увидел Дуани. Я подскочил к лесенке и заставил ее подняться обратно на платформу. Шар еще вращался, однако вот-вот должен был остановиться. Белые огоньки поблескивали на кристаллических выступах. Я вскарабкался на перила, цепляясь за стойки. Цепи на запястьях и лодыжках мешали мне, но до Шара я все же смог дотянуться. Дуани пыталась стащить меня вниз. По-моему, она кричала. Я подтянулся и разбил столько кристаллов, сколько смог.
Больше не было ни движения, ни света. Я спрыгнул обратно на платформу и уронил брус. Дуани забыла обо мне — она смотрела на город.
Разноцветные огни еще горели — темно и тускло, как тлеющие угли. Башни из бирюзы и нефрита все так же возвышались в свете лун, но теперь было видно, что они растрескались и потемнели от времени, и все их великолепие пропало. Они выглядели покинутыми и очень печальными. Ночь сгущалась у их подножия. Улицы, площади и торговые ряды опустели, мраморные мостовые лежали безжизненные и заброшенные. Со стен города исчезли все солдаты и знамена, и никакого движения не было видно у ворот.