Но если он не поверит в реальность случившегося, а поймет, что все это было только иллюзией, галлюцинацией, рожденной наркотическим опьянением и Бог знает какой древней техникой марсианского гипноза…
Да, его опоили, это-то не вызывает сомнений. А Лелла и в самом деле применила против него какой-то гипноз…
Если он не поверит…
О Боже, как это славно — не верить и быть снова свободным, в безопасности правды!
Селден сидел и думал в тепле и уюте гостиничной комнаты, и чем дольше он думал, тем больше убеждал себя, тем решительней освобождался от субъективности восприятия, тем глубже и спокойнее становилось его видение мира. К утру он был все еще изнурен и диковат, но — полностью исцелен.
Он отправился в Бюро и сказал, что заболел сразу же после прилета, а потому никак не мог связаться с ними. Он также сказал, что получил из дома срочный вызов и должен вылететь прямо сейчас. Им очень не хотелось терять его, но они отнеслись к ситуации с пониманием и забронировали для Селдена место на ближайший рейс.
Только несколько шрамов осталось в душе Селдена. Странностей психики. Он не мог слышать звуков арфы и не выносил вида женщин в багровом. Пустяки, с которыми вполне можно жить… но ночные кошмары были похуже. Они изводили его.
Вернувшись на Землю, Селден сходил к психоаналитику и рассказал о виденном без утайки, а психоаналитик с легкостью объяснил ему все, что с ним произошло. Все это было сексуальной фантазией на почве наркотического опьянения, в которой жрица представлялась ему собственной матерью. Глаз, который смотрел на него и который продолжал немигающе следить за Селденом в навязчивых снах-кошмарах, — символ женского детородного органа, а чувство ужаса, который он вызывал у Селдена, объясняется чувством вины, возникавшей из-за того, что сам Селден — скрытый гомосексуалист.
После этого Селден почувствовал колоссальное облегчение.
Психоаналитик заверил его, что теперь, когда причина установлена, вторичные признаки заболевания постепенно будут сходить на нет. Возможно, так бы оно и случилось, если бы Селдену не пришло письмо. Он получил его через шесть марсианских месяцев после того ужасного ужина, подстроенного Бентамом. Письмо было не подписано. Оно гласило:
«Лелла ждет тебя на восходе луны».
Внизу был рисунок — знакомый огромный чудовищный глаз, нарисованный очень четко и аккуратно.
2038: ДОРОГА НА СИНХАРАТ
Глава 1
Дверь была низкая, глубоко утопленная в толщу стены. Кэри постучал, потом принялся ждать, сгорбившись под узким навесом, как будто и впрямь мог спрятаться в его крохотной гени. Через несколько ярдов, за растрескавшимися и покосившимися камнями мостовой, катил свои спокойные черные воды под спокойным черным небом Нижний Канал Джеккары, и в обоих плавали звезды.
Вокруг все замерло. Город был наглухо заперт — каждый дом, каждая дверь, и это было так непривычно, что Кэри даже мороз пробрал. В городах Нижних Каналов безраздельно царствовали разнообразные пороки — в том или ином виде, и «работа» не прекращалась ни на минуту, круглые сутки. Можно было вообразить, что все куда-то уехали, но Кэри отлично знал, что это не так. Ни один его шаг не остался незамеченным. Даже не верилось, что они позволили ему зайти так далеко и не убили. Почему? Возможно, потому, что помнили его.
За дверью послышался какой-то звук.
— Я прошу убежища, право гостя, — произнес он на древнем верхнемарсианском. А потом добавил на местном нижнемарсианском, который был для него легче: — Пусти меня, Дерек. Ты обязан мне кровью.
Дверь слегка приоткрылась, и Кэри скользнул в образовавшуюся щель — в свет, отбрасываемый лампой, и в относительное тепло.
Дерек закрыл дверь и заложил ее на засов, ворча:
— Будь ты проклят, Кэри. Я так и знал, что ты припрешься сюда со своими дурацкими разговорами о кровных долгах. Я поклялся, что не пущу тебя в дом.
Типичный обитатель Нижних Каналов, худой и низкорослый, смуглый и хищный. В левом ухе у него сверкал красный драгоценный камень, а одет он был в совершенно нелепый для здешних мест, но чрезвычайно удобный теплоизолирующий костюм из земного синтетического материала, спасавшего и от жары, и от холода.
Кэри улыбнулся.
— Шестнадцать лет тому назад, — сказал он, — ты скорее бы умер, чем надел такое.
— Что поделать, комфорт развращает. Ничто не портит нас так сильно, как удобство, — разве что доброта. — Дерек вздохнул: — Я знал, что совершаю ошибку, когда позволил тебе спасти мою шкуру в тот раз. Рано или поздно ты должен был попросить награды. Что ж, теперь я впустил тебя в дом, так что можешь сесть.
Он налил вина в алебастровую чашу, истончившуюся от времени, как яичная скорлупа, и протянул ее Кэри. Приятели выпили в мрачном молчании. Мерцающий свет лампы высветил тени и глубокие складки на лице Кэри.
— Давно не спал? — спросил Дерек.
— Я могу спать на ходу, — сказал Кэри, и Дерек с холодной задумчивостью посмотрел на него своими янтарными кошачьими глазами.
Комната была большая, богато обставленная потускневшими, полинявшими старинными вещами, принадлежавшими миру, который уже не мог дать роскоши и комфорта. Некоторые предметы, правда, были совсем новые, выполненные в традиционной манере марсианскими ремесленниками, однако практически не отличались от вещей, которые были древними уже тогда, когда первые фараоны играли в свои детские игры на берегу Нила.
— А что будет, — спросил Дерек, — если они поймают тебя?
— О, — сказал Кэри, — сначала меня вышлют с Марса. Потом я предстану перед судом Объединенных Миров, и уж, конечно, меня признают виновным и выдадут Земле для вынесения наказания. Будут новое расследование, и штрафы, и взыскания… А когда они кончат все это, я буду сломленным человеком, несчастным и жалким. Хотя, думаю, что в конечном итоге им всем будет еще хуже.
— Но тебе это не поможет, — заметил Дерек.
— Угу.
— Почему тебя не хотят выслушать?
— Потому что они считают, что правы.
Дерек грязно выругался.
— Но они действительно правы! Я же саботировал Реабилитационный проект, как только мог. Я переправил в другие каналы все фонды и вложения и перепутал все приказы, так что теперь идет чуть ли не двухлетнее отставание от графика. Именно за это они и собираются меня судить. Но самая моя главная вина, мое главное преступление заключается в том, что я вообще подверг сомнению концепцию Доброты, а стало быть, целесообразность всех работ. Мне простили бы убийство — но только не это.
— Решайся поскорее, — устало добавил он. — Парни из Объединенных Миров работают в контакте с Советом Городских Штатов, и Джеккара уже не является закрытым городом, как когда-то. Думаю, в первую очередь они заявятся именно сюда.
— Я подозревал что-то в таком роде. — Дерек нахмурился. — Все это меня не тревожит. Меня заботит другое — я знаю, куда ты намерен двинуться дальше. Мы ведь пытались однажды, помнишь? Мы бежали через эту сволочную пустыню, спасая свои шкуры. Четыре дня и четыре ночи. — Он вздрогнул.
— Переправь меня в Барракеш. Там я растворюсь, исчезну, присоединюсь к каравану, который идет на юг.
— Если ты намерен убить себя, то почему не сделать это прямо здесь, в тепле и комфорте, в окружении друзей?.. Дай мне подумать, — сказал Дерек. — Дай взвесить мои года и мое богатство и каждую пядь песка — и поглядеть, что перетянет на чаше весов.
В жаровне на раскаленных углях негромко шипели язычки пламени. За окном вновь завыл ветер и принялся за свой обычный труд — сглаживать и обтирать стены дома крупицами пыли, обкатывая углы, делая дырами окна. На всем Марсе ветер творит то же самое с хижинами и дворцами, с горами и норами животных, терпеливо трудясь день за днем, и когда-нибудь вся поверхность планеты станет ровной и гладкой — одно сплошное море пыли. Только в последнее время рядом со старыми городами стали возникать строения из пластика и металла. Они выдерживали атаки ветра, словно готовые стоять вечно. И Кэри показалось, что он услышал, как смеется, пролетая мимо, этот старый дряхлый ветер.