«Я близко».
На экране машины показались руны — ноосферный эквивалент кратковременной памяти — примерно за пять секунд до того, как детальная инструкция, которую он набирал свободной рукой, смела их в сторону.
«Насколько?»
Вопрос озарил электронный небосклон. Данные были неровно скомпилированы, синтаксическое расположение квантовых битов примитивно, и хотя все вместе можно было читать, строки выдавали неопытную руку.
Однако же Клементина Йендль не была адептом.
Всего за несколько дней после его перевода из Лабиринта Ночи она снова его нашла, и хотя лабораториум ван Аукена был слишком хорошо изолирован для возможности личной встречи, они общались. От нее он узнал об орках на Терре и многом другом и почувствовал в ее «голосе» спешку и тревогу. Возможно, в создавшейся ситуации ей казалось слишком рискованным доверять другим и верить в них.
«Три дня, — отправил он в ответ. — Два — если я не расчищу прогностикаторы от обрывочного кода, но точность наших результатов пострадает».
«Если вы покинете Марс прямо сейчас, то сможете закончить?»
— Сейчас?
— Магос? — переспросила Зета-Один Прим, и Урквидекс вздрогнул.
Он сам не понял, что говорил вслух.
— Не мешайте, — сказал он пересохшим ртом, пытаясь создать впечатление уверенности.
Отсоединившись от хранилища данных, он торопливо зашагал между рядов жужжащих когитаторов. Развевающееся одеяние разогнало доходящий до лодыжек дым, идущий от машин. Урквидекс присоединился через несколько периферических нервных контактов. У него вспотели пальцы, и все получилось не с первого раза.
Он знал, что Зета-Один Прим смотрит. Пока что просто смотрит. Это действие не умещалось в рамки нормы, и она насторожилась.
Симпатическим импульсом он велел гололиту проснуться.
Показалась трехмерная карта Империума Человечества. Для его телескопической оптики это была тепловая карта, более плотно отраженные в данных регионы были желтыми и красными спиралями среди черных полос пустоты. Урквидекс усилием мысли изменил отображение данных. Тепловые точки и обозначения звезд рассеялись, и их сменили ветви филогенетического древа. Правда, «древо» не слишком подходило для метафоры. Оно подразумевало двухмерность. Схема же больше напоминала рост колонии бактерий в чашке с питательным раствором или расползание грибниц. Отростки уходили во все сегменты Империума, распространяясь во всех трех измерениях от общего корня где-то в центре Галактики. Данные показывали этот центр как аморфную зону, серую и неопределенную, не радующую внимательный глаз. По мере обработки данных неопределенности постепенно сглаживались, но оно все равно покрывало сотни световых лет пространства и тысячи миров. Его собственная кора головного могла бы, наверное, справиться с обработкой. Он покачал головой.
Слишком сложно.
— Соедините гололит и хранилище данных кабелем с высокой пропускной способностью.
— Зачем?
— Потому что мне это необходимо! — отрезал Урквидекс. Сердце его трепетало — он надеялся, скорее от целеустремленности, чем от ужаса. — Пожалуйста. С каждой секундой растет риск деградации данных.
Едва связь установили, он сразу это почувствовал. Это была ослепительная вспышка света и звука, мысли и ощущений, и даже после отключения внешних контактов она захватывала полностью. Он перенаправил данные в машинное подсознание и изо всех сил старался не обращать на него внимания.
«Орки родом откуда-то из галактического центра. Это плотная область, точно определить мир будет непросто».
Машина молчала. Галактика данных кружилась и кружилась.
«Йендль?»
Ничего.
— Это отклонение, магос, — сказала Зета-Один Прим, нехотя преодолевая запрограммированную боязнь такого рода машин. — Если есть проблема, я обязана сообщить мастеру-траекторэ.
— Нет. В этом нет необходимости.
Он поднял глаза.
Скитарий была совсем рядом: она не гневалась, поскольку была на это неспособна, но настолько обеспокоена, насколько позволяли ее эмоциональные ограничения. Она излучала искусственный холод, от которого Урквидекс ощущал покалывание вокруг имплантов — до самых костей. У нее за спиной показалась женщина в простом красном одеянии. Адепт-послушник с инфопланшетом.
Странно.
Послушники работали над независимыми проектами. Они прежде не являлись к нему с докладами.
Треск разрядившегося лазера прогремел, словно молот, забивающий гвоздь. Зета-Один Прим дернулась вперед. Еще один выстрел — и она споткнулась о гололит, так что изображение задрожало. Ионизированный дым коснулся ее серебристого экзоскелета, и она повернулась.
Адепт ударила ее по лицу инфопланшетом. Устройство, рассыпая искры, раскололось, и скитарий отлетела к проектору. Резкий удар под подбородок швырнул ее на колени. В другой руке женщины-адепта возник лазпистолет, который тут же уперся в затылок Зета-Один Прим. С лазерной четкостью Урквидекс отметил, что селектор перевели в полностью автоматический режим.
Голова скитария вспыхнула расплавленным металлом, и она осела на пол, голова растекалась по плечам.
Из-за рядов когитаторов вырвался вопросительный бинарный код, и тут же примчался второй адепт.
Первая уже падала, отбрасывая бесполезный теперь лазпистолет и с невероятной ловкостью выхватывая электродуговой пистолет у Зета-Один Прим. Бегущий адепт был вооружен базовым наперстным оружием и выпустил низкоэнергетические лазерные разряды с вытянутой руки, едва заметив упавшего скитария. Все прошли мимо цели.
Женщина неторопливо прицелилась и выстрелила. Потрескивающий шар электричества сбил адепта с ног и швырнул на медный корпус кодификатора.
Урквидекс разинул рот.
— Не позже, — сказала Клементина Йендль, вручную отсоединяя его от гололитического проектора. Быстрый разрыв связи был столь же нестандартен, как и соединение, и магос едва не лишился чувств от боли.
— Сейчас.
Глава 17
Орбитальная командная подстанция представляла собой колоссальную агломерацию цилиндрических башен, гигантских дисков и посадочных платформ, которые в лучшие дни смогли бы принять легкое судно, занимающееся инспекцией и налаживанием космического движения. Все это сооружение было окружено забором из колючей проволоки и находилось совсем близко от наружных стен Принкуса Пракса. Город казался мутным пятнышком на горизонте, медного цвета загрязнением, которое, словно живой кристалл, виднелось с последних ступеней орбитальных лифтов.
Орки, как пояснил майор Брис, использовали коммуникации подстанции, чтобы управлять космическими рейсами.
Церберин мог и сам об этом догадаться хотя бы по концентрации огневой мощи, которую орки использовали для охраны этого места.
Толстобрюхие гаубицы торчали из забросанных мешками с песком укреплений. Для такой тяжелой и одновременно примитивной артиллерии они обладали удивительной огневой мощью и выбрасывали разрывные снаряды, взметающие клубы пыли среди наступающих Образцовых. Автоматические пушки вопили, снаряды прорывали новые траншеи.
Осколки металла посыпались на броню Церберина, пыль забила светящиеся линзы на шлеме.
Бомбардировка была переменной, на которую он, уже вычислив оптимальное направление атаки, не мог повлиять, — а потому более о ней не думал.
Боевое звено, состоящее из половины ветеранского отделения Анатока, шло за ним по изрытой земле, вытянувшись в линию, сообразно прикидкам брата Донбаза относительно дальнобойности гаубиц. Пятеро космодесантников были видны на лицевом экране у Церберина как мерцающие золотые ауспик-отсветы, периодически затемняемые клубами пыли и взрывными волнами. Они эпизодически стреляли, стремясь беречь патроны, — беззвучные вспышки среди общей какофонии были предназначены лишь для того, чтобы отвлечь орков от истинного источника нападения.
Пользуясь генетически усовершенствованным зрением, не отказывающим даже в темноте, и дополнительными возможностями ауспиков, Кулаки Образцовые вели за собой менее крепких Отпрысков Темпестус. Подключившись к частоте человеческого отделения, Церберин слушал их разговоры, одновременно выбирая путь между минами и ловушками, которые его автоматические протоколы обнаружения угрозы находили в кучах обломков.