— Сержант Ясколска, это Ментис. Эвакуироваться. Срочно! Сообщите в Комиссариат, что Кулаки Образцовые…
Остальное заглушила короткая очередь из болтера.
Калькатор положил оружие на терминал. Останки связиста Ментиса расплескало по выгнутой стене.
— У меня на ауспике ваш корабль, — сказал он обыденно, словно минуту назад не приговаривал миллиарды невинных к смерти. — Уходит. — Он изучил данные на опаленном экране. — А «Жиллиман» идет сюда.
— «Покаяние» связалось с флотом?
— Не знаю. Как считаешь, что именно услышали люди?
— Не знаю.
— Если информация просочится…
— Знаю.
Стараясь не смотреть Калькатору в глаза, Церберин включил то, что, несмотря на странный дизайн, явно было воксом. Послышались сбивчивое орочье бормотание и системные помехи. Вроде бы голоса. Колумба. Тарсус. Леонис. Ясколска. Призраки, тянущиеся к нему сквозь электромагнитный снег.
Братьям придется понять, что уничтожение Пракса было необходимо ради высшей цели, если они впервые узнают об этом от него. У них был общий взгляд на вещи. Редкий дар понимать разумные аргументы. Но Иссахар? Квезадра? Боэмунд?
Инквизиция?
Рука его пошевелилась сама собой, прежде чем он успел осознать, что именно нужно делать. Он ввел с клавиатуры протокольный криптокод Последней Стены и запустил передачу данных. Долгие секунды орочьих переговоров и обвиняющих голосов наполнили линию.
— Что ты делаешь? — спросил Реох.
Металлическая решетка, закрывающая его нижнюю челюсть, делала его похожим на зверя в наморднике.
— То, что сделал бы любой брат, обладающий той же информацией.
— Ты уверен, брат?
Церберин промолчал.
Он был потомком Ориакса Данталиона: ответ очевиден.
Связь зашипела, прерываемая статическими помехами, но голос на другом конце линии был явно голосом служителя с «Эйдолики».
— «Жиллиман» слушает. Коды Последней Стены распознаны. Это правда вы, господин капитан?
— Да, и… — Он приглушил связь и повернулся к Калькатору. — Сколько у нас еще времени?
— Пять-шесть часов — и все будет кончено. И тридцать минут до момента, когда нам уже не надо бы находиться на этой планете.
Церберин кивнул и снова активировал связь:
— И нас нужно немедленно забрать. Повторяю, немедленно.
— Слушаюсь, господин капитан. «Громовые ястребы» проходят последнюю проверку перед полетом. Я передам пилотам ваши координаты.
Глядя в немигающие глаза Калькатора, Церберин снова заговорил в трубку:
— «Раскаянием» завладели предатели из местного ополчения. Не устанавливайте контакт и ни при каких обстоятельствах не пускайте их на борт.
Калькатор кивнул. Он знал, что значит предать брата.
Церберин закрыл глаза.
— Сбейте их.
Глава 22
Церберин стоял у иллюминатора на обзорной палубе правого борта «Палимода», на расстоянии в ширину ладони от собственного отражения с застывшим взглядом, и заставлял себя смотреть, как умирает планета.
Серо-коричневые континенты и зеленые моря закрыл черный дым. Стратосфера уже сгорела, а температура на поверхности превысила сто градусов по Цельсию и продолжала расти. Тонкий слой остаточной воздушной оболочки прилип к расколотой коре, словно смола. Шестиугольная решетка трещин пылала поднимающейся сквозь разломы лавой, и словно скалистые острова расходились по морю расплавленной породы. Вспышки вулканической активности сокрушали континенты, на которых еще стояли горы, и каждый такой эпизод эпохального разрушения разряжался в ничто миллиардами тонн мантии, выбрасываемой в орбитальное пространство. Планету заволокло сияющее облако, несущееся со скоростью сто тысяч километров в час. Оно бешено вращалось, подхватывая на пути металлы, минералы и куски кораблей. Магнитные искажения разрывали скалы на куски, словно мишени на плацу, и выбрасывали огромные орочьи звездолеты, захваченные разрушительной спиралью, на орбиту, так что за теми расцветали плазменные следы.
Калькатор не упустил ни одной детали того, что предстоит. Если бы он не был столь предусмотрителен, Церберин сам бы настоял на этом.
«Крушитель планет» был выпущен прямо в мантию планеты по многокилометровому стволу, проложенному тысячу лет назад для этой единственной цели. Потом боеголовка замедлилась, буравя тысячи километров полу-расплавленной породы на пути к давно назначенному месту взрыва между ядром и мантией.
В этой узкой зоне подходящих давления и плотности она детонировала.
Прежде Церберин особенно не задумывался о полном разрушении планет, но видел, что эта операция была проведена с невероятной беспощадностью и столь же поразительным вниманием к деталям. Взрыв непосредственно внутри ядра лишь искорежил бы магнитосферу планеты, сделав ее непригодной для жизни на долгие годы, а то, что получилось бы при взрыве в толще мантии, было бы шлепком по запястью в сравнении с тем, что получилось сейчас.
Промежуточный слой. Именно так, не иначе. И все заняло ровно тридцать минут, как и говорил Калькатор.
Плотное ядро отразило сейсмические ударные волны вверх, как поверхность океана отражает солнечный свет. На поверхности эффект поражал. Дрожь перешла в толчки, а толчки в подъемы, разорвавшие мир на куски; кора и ядро усилили сейсмические волны и раскачивали их, пока весь шар не загудел, словно колокол, и кора не превратилась в руины.
Вот на что смотрел сейчас Церберин: последняя фаза.
Он подумал: а сколько народу жило на Праксе? Десять миллиардов? Сто миллиардов? Среди точных показателей времени и мощности это была единственная переменная, и она мучила его.
— Прочь от меня, мерзость! — рявкнул он, пинаясь обрубком ноги.
Служебная конструкция откатилась на единственной гусенице, волоча за собой измерительную ленту, обхватившую его ногу, — замеры для будущего протеза. Голова объекта представляла собой маленький человеческий череп, покрытый похожей на пергамент мумифицированной плотью, подвешенный над жужжащей подвижной платформой на металлическом позвоночнике. Уши у него были большие, выращенные на хрящах ради лучшего понимания устных команд. Веки были удалены, рот навеки закрыт. Онтупо уставился на Церберина, и того нервировало отражение в глазах сервитора его собственного, ничего не выражающего взгляда. Он отвернулся к экрану и, перенеся половину веса на железный костыль, позволил сервитору вернуться к измерениям ноги, словно ничего и не произошло.
— Мои апотекарии могут сделать тебе аугментику, намного превосходящую то, что тебе доступно, — сказал Калькатор.
Церберин предпочел не отвечать. Хватит и того, что его забрал с планеты десантный корабль предателей.
— Я подумаю об этом. Но не сейчас.
— От того, что ты смотришь, тебе лучше или хуже?
— Это акт покаяния.
Он спиной чувствовал усмешку кузнеца войны. Та словно вибрировала, достигая его на другом конце галереи.
— Однажды, Калькатор… Однажды нас с тобой призовут к ответу за все те жизни, которые мы сегодня прервали.
— Не прервали, кузен. Принесли в жертву.
В полной тишине над ядром планеты поднялась вспышка янтарного света и поглотила его. Это длилось доли секунды. Церберин фыркнул, сузив глаза. Когда зрение его снова прояснилось, Пракса уже не существовало, осталось лишь гаснущее алое пятно.
Принесен в жертву во имя Империума.
Он надеялся, что жертва того стоила.
Глава 23
Видеозапись была отвратительного качества, темная, без звука. Края колебались, и фигуры посередине периодически словно закрывало стеной черного снега.
Их было двое. Первый — в тяжелых одеяниях, с приживленными участками кожи и бионическими имплантами на лице, непропорционально распухшем, заполняющем всю линзу видеопередатчика, будто специально для этого приспособленном. Второй держался поодаль, видимый в профиль, то и дело поглядывающий через плечо. Это была женщина, ростом поменьше второго человека, в красной марсианской рясе и бронзовом корсете, лицо ее скрывали фильтрационные трубки и оптические сенсоры. Одна рука была заключена в бионические скобы с пальцами-манипуляторами и лучевыми резаками, а в другой она удивительно ловко держала электродуговой пистолет. Адепт явно была напряжена. Дыхательная маска женщины не позволяла разглядеть губы, но, судя по движениям открытых скул и шеи, она что-то говорила. Изогнутая длинная щель рта ее спутника открывалась и закрывалась в ответ.