Курланд поднял бровь:
— Действительно многообещающе.
— Но нам до этого еще далеко. Масса Фобоса и масса враждебных небесных тел несоизмеримы, да и перенесли мы спутник на весьма малое расстояние.
Он скармливал Курланду смесь правды и откровеннейшей лжи. Ограничения он описал верно, а вот цель — нет. Не было никаких признаков того, что прибор сможет действовать дальше орбиты небесного тела, на котором базируется. Чтобы телепортировать орочью луну прочь, понадобится установить оборудование на ее поверхности. Устройство, которое уже построили на Марсе, было многокилометровой длины, и для использования в другом месте все это придется перевозить большими секциями и снова собирать. Даже если бы все происходило не в зоне боевых действий, проект был бы все равно чрезвычайно сложен. И потом, мало того что машина была не готова, она существовала в единственном экземпляре. Кубик не собирался терять средство вывести Красную планету за пределы системы Сола.
И все же.
Он лгал, и это было трудно. Он поймал себя на том, что начинает размышлять о других возможных способах использования технологии, тех, что не предполагают уход Марса. Он уловил чувство, настолько прочно забытое, что даже опознал его не сразу.
Это было сожаление. Он бился с противоречиями. Неуверенность была чем-то новым и неприятным. С тех пор как он освободился от ограничений плоти, его существование определялось точностью целей и ясностью перспектив. И вот теперь призраки давно отброшенной человечности настигли его, вызванные Курландом и тем фактом, что лояльность Кубика просто не могла распространяться лишь на Марс.
Если Курланд и усомнился в объяснениях техножреца касательно телепортера, то виду не подал. Его больше беспокоила другая правда.
Пришло время сказать о ней.
— Улланор, — сказал Курланд.
Слово повисло в воздухе отзвуком удара огромного колокола.
— Да, — сказал Кубик.
— Исходная точка начала вторжения зеленокожих — Улланор.
— Да. — И хотя Кубик уже знал это, больше он не смог сказать ничего. Правда пробилась сквозь холод машины в человеческую глубь, которая в нем все же осталась. Слово принадлежало чему-то большему, чем реальность. Это была легенда — связанная навеки с расцветом славы Империума, а теперь — и с его трагедией. Это был миф — как можно говорить о нем, будто это просто точка в пространстве? И мысль о поражении от лап зеленокожих казалась хуже, чем омерзительной, — абсурд, кошмарный сон.
— Никаких сомнений?
— Именно.
Это угнетало Кубика — и Курланда, как он догадывался, тоже.
Курланд вздохнул:
— Должно быть, вы уже знаете, что нужно делать. Зачем же тогда держать информацию в секрете?
— Мы, Адептус Механикус, умеем хранить секреты. Это жизненно важное умение. Необходимость превратила его в образ жизни.
— Хотите сказать, сейчас вас заставляет быть скрытными чутье?
— Машины не знают чутья, — сказал Кубик. — Будет точнее сказать, что скрытность — нормальное для нас состояние.
— Но вы так и не ответили на мой вопрос.
— Скрытность постоянно подвергалась оценкам. Все зависело от многих переменных. От того, насколько продвигается борьба с Veridi. От уровня решимости имперских сил и командования. От имеющихся в нашем распоряжении средств. — Все это было правдой, но не полной. Отступление в мир холодных оценок тоже было попыткой отвернуться от необходимости признать истинное положение дел. — Скажите, лорд-командующий, каков будет эффект от распространения этого знания?
Курланд скривился:
— Анархия.
Кубик раскрыл правую ладонь, расправляя длинные пальцы и показывая тем самым, как распространяются беспорядки.
— Столь значимое место стало обиталищем ксеносов-захватчиков. Народ едва ли воспримет эту весть спокойно. И, конечно, нельзя рассчитывать, что информация останется в распоряжении лишь Верховных лордов.
— Верно.
— Не верю, что Совет отреагирует положительно.
— Вы правы. Но наступает момент, когда секретность бессмысленна. Нужно посмотреть в глаза правде. — Курланд показал на окно, за которым светилась орочья луна. Свет падения Терры разлился по крышам и шпилям Императорского Дворца, лучи цвета выбеленной кости и полного поражения. — В конце концов, правда настигнет нас. Беспощадно.
Лицо космодесантника исказили ужас и ненависть.
Холодный интерес Кубика по отношению к базе был сокрушен. Она может погубить нас всех, подумал он. Veridi могут погубить все.
Кубик снова наклонил голову:
— Значит, у вас есть решимость поступить так, как диктует эта информация?
— Да.
— А средства?
— Пока нет.
Курланд размышлял о средствах. Он думал о пути, по которому придется пойти. Эти мысли причиняли боль — они напоминали о том, что он потерял, о бремени, которое взвалил на себя, и о своей собственной непригодности и самонадеянности. Встать во главе всех орденов-наследников Седьмого легиона уже было проявлением тщеславия, а путь, на который он собирался вступить, — тем же, но в самой крайней форме.
Однако выбора у него не было.
После ухода Кубика он надолго задержался в Церебриуме, обдумывая следующие шаги. Когда накатывали сомнения, он смотрел на орочью луну и на пустой круглый стол посреди комнаты: противник и отсутствующее командование. Он все еще был там, когда по воксу сообщили, что вернулся «Альказар достопамятный» и встал на якорь над Террой.
Курланд отправился в космопорт за стеной Дневного Света. По его приказу космопорт более не служил церемониальным целям. Сохранять его для высших чинов было бессмысленно — теперь, когда по его рокритовым взлетно-посадочным полосам уже прогулялись орки. Курланд был куда больше заинтересован в том, чтобы сэкономить время: офицеры могли добраться до него кратчайшим путем.
«Громовой ястреб» под названием «Копье чести» приземлился под рев двигателей. Тейн толкнул дверцу бокового люка и выпрыгнул наружу. По возвращении с Марса он основательно занялся своим доспехом, и теперь тот снова сиял чистотой в свете прожекторов космопорта. Впрочем, времени на устранение всех неисправностей не хватило, и вмятины и царапины, полученные в бою при горе Павлина, остались. Курланд заметил следы огня и подумал: мы сделали это друг с другом, Империум бился сам с собой — смеялись ли над нами орки? Вполне возможно.
— Магистр ордена Курланд, — сказал Максимус, приближаясь. Он отсалютовал знамением аквилы, громко ударив ладонями о кирасу.
— Рад видеть тебя, магистр ордена Тейн.
— Я сомневался, увидимся ли мы вообще.
— Понимаю.
Они направились к стене Дневного Света.
Тейн сказал:
— Жаль, что в результате этого задания нам досталась такая ужасная информация.
— Но с ней можно работать — в общем, мы в любом случае продвинулись вперед.
— А «Перехватчик» и корабли сопровождения так и не нашли?
— Как и сведения, которыми они располагают.
Черные Храмовники узнали кое-что, что можно было использовать против орков, но Курланду пришлось смириться с вероятностью того, что знание утрачено — в бою или в варпе.
Тейн кивнул:
— Должен сказать вам еще кое-что.
— Да?
— Я промедлил.
— Когда?
— Прямо перед тем, как было объявлено перемирие. Я собирался дать приказ о полной орбитальной бомбардировке, но помедлил.
— Я рад этому.
Курланд говорил от души. Было важно, чтобы Максимус поверил ему.
Но Тейна это не убедило.
— Положение спасла случайность. Ситуация на поле боя требовала немедленного действия, а я не стал действовать.
— И если бы на Марсе уже нечего было спасать, да еще и разгорелась бы война с Механикус, — ты почувствовал бы удовлетворение от выполненного долга?
— Разумеется, нет. Но важен сам принцип.
Они вошли под обширную колоннаду, мрамор загудел под тяжелыми шагами. Над ними на сотни метров тянулись бесчисленные ряды галерей. Стражи в форме Черных Люциферов вставали навытяжку, когда Астартес проходили мимо них.