— Понимаю. — Она постучала пальцами по свисающей с пояса булаве и глубоко вздохнула. — Буду готова к отправке, как только прикажете.
— Спасибо, проктор. Если бы вы не захотели, вас можно было бы понять.
Можно было бы, но она все равно не осталась бы на Терре. В ней нуждались, и Курланд готовился отдать приказ касательно ее участия в миссии. Озвучить его сначала как просьбу — простая вежливость, знак уважения к тому, через что она прошла и что она сумела сделать. Курланда обрадовало, что просьбы хватило.
— Не захотела бы? Могу я быть с вами откровенной, лорд-командующий?
— Конечно.
— Перспектива возвращения туда ужасает меня. — Она говорила спокойно, голос ее не дрогнул, только легкий тик правого глаза выдавал, что она на самом деле чувствует. — Но я не просто так участвовала в Народном крестовом походе. У меня было задание, и оно не завершено.
— Ваша преданность долгу достойна восхищения.
Рот ее горько скривился:
— Я не святая. Я потеряла друзей. Я видела... — Голос ее сорвался, тик стал заметнее. — Когда горы двигались... — Она смотрела куда-то мимо Курланда, на что-то огромное. Он знал, о чем она вспоминает — миллиарды мирных граждан и солдат, обращенные в исполинскую кровавую волну. Он знал, что случилось на поверхности луны. Сам этого не видел, но стал свидетелем подобных ужасов на Ардамантуа и мог посочувствовать Хаас, хоть и не был там. У каждого из них имелись свои личные шрамы.
— Вы хотите отомстить, — сказал Курланд.
Взгляд ее снова заострился. Она коротко кивнула.
— Я хочу увидеть, как зеленокожие умирают в таких же количествах. И я хочу в этом участвовать.
— Непременно, — пообещал Курланд.
Отправка истребительных команд осуществлялась с внутреннего космопорта Дворца. На штурмовую луну послали три отряда, и каждый должен был взойти на «Громовой ястреб», направляющийся к ударному крейсеру Темных Ангелов «Глашатай ночи», которому предстояло переправить их в зону боевых действий. Это был самый быстроходный из кораблей Адептус Астартес, стоявших над Террой.
Вангорич наблюдал за происходящим из западного угла посадочной площадки. Горячий ветер от турбин первого «Громового ястреба» развевал его волосы. Глаза пересохли так, что было больно. Рядом с ним Виенанд ладонью заслонила глаза от яркого свечения — воздушное судно стартовало, и двигатели его пылали, словно восходящее солнце в предрассветной мгле.
— Они все в черном, — сказала Виенанд, глядя на тринадцать космодесантников.
— Я слышал, это затеяли несколько из них, а потом присоединились остальные.
— Что вы вообще об этом думаете?
— Силы Курланда уже обрели свое лицо, еще до первого сражения.
— Хороший знак, не находите?
— В свете предстоящей задачи — определенно.
Виенанд чуть склонила голову набок.
— Интересно. А не ваша ли это была идея, а?
— Моя, — признался он.
«Громовой ястреб» опустил посадочный трап. Курланд пересек площадку со стороны восточных ворог космопорта. Он остановился перед машиной и оглядел истребительные отряды. Рядом встал Тейн. Броня обоих не была перекрашена в черный.
— Разница заметна, — сказала Виенанд.
— И это понятно. Существование Имперских Кулаков висит на волоске. Не могу себе представить, чтобы Курланд сделал хоть что-то, помогающее стереть память об орденах.
«Броня Имперских Кулаков уже окрашена в траурный цвет», — подумал Вангорич.
— Братья, — сказал Курланд, и вокс-передатчик усилил его голос так, чтобы было слышно по всей площадке, — вы уже много раз заслужили мою признательность на протяжении этой войны. Вы сражались, вы жертвовали собой, вы следовали за мной. А сейчас я вижу перед собой то, за что, по правде говоря, не могу выразить свою благодарность словами — это было бы непростительным тщеславием. Сегодня вы постигли подлинный смысл того, что мы делаем. Последняя Стена восстала из пепла. И Караул Смерти — тоже.
— У него уже есть имя, — сказал Вангорич Виенанд. — Я сегодня слышал его не раз. Сам не ожидал, когда говорил с Курландом. Не ожидал, что все оформится так быстро — и так решительно.
— Это плохо?
— Расхождение между замыслом и его воплощением может стать источником неловкости.
— Не поверю, что вы уходите с поста в Совете. Вы так бились за эту операцию.
— Знаю. И я все еще верю в нее. Сейчас она — наша единственная надежда.
— Но в вашем голосе я по-прежнему слышу сомнение.