Вангорич мог не волноваться — убийства Курланда не интересовали. Другое дело — обезглавить орков. И теперь он даже мог представить, с помощью каких новых средств можно прийти к этой цели.
— Я не хочу знать о вашей организации, вашем оружии и особой тактике, — сказал Курланд. — Я хочу услышать о более общей стратегии. О вашей философии войны.
Вангорич чуть улыбнулся:
— Думаете, Официо Ассасинорум воюет?
— Разумеется, пусть и называет это другим словом.
Вангорич развел руками:
— Продолжайте.
— Расскажите мне о ноже и о том, как ударить им.
ГЛАВА 2
Виенанд сидела в нижней галерее Великого Зала. У нее было что-то вроде персональной ложи — не то чтобы выстроенной специально, просто серьезный обвал отгородил эти несколько сидений от остальных рядов. Никто из незначительных лордов, все еще посещавших заседания совета, не пытался на них претендовать, а многие, возможно, даже не знали об их существовании. Горы мраморных и скалобетонных обломков скрывали ложу от посторонних глаз. Сюда можно было заглянуть лишь снизу. Если представители знати и чиновники Администратума и знали об этом уголке, они и виду не подавали, предпочитая сидеть в компании, так что Виенанд облюбовала его для себя. Другие зрители ее не замечали, а сама она отлично могла рассмотреть помост.
По периметру Зала висели полуспущенные флаги Империума — в такое положение были приведены все стяги на шпилях Императорского Дворца. Зеленые полосы украшали гербы Верховных лордов и зрителей. Совет, Дворец и вся Терра оплакивали последнего примарха.
Виенанд знала, что для многих горе было окрашено ужасом.
Веритус заседал в Совете. Виенанд являлась Представителем Инквизиции, но сегодня она не захотела выйти на помост. Договор с Виритусом оставался в силе. Собственно, они не подписывали мировое соглашение, но каким-то образом приспособились работать вместе. Она могла снова заставить всех услышать свой голос — и, что еще более важно, наблюдать за работой Совета. Воздержаться от участия в некоторых дискуссиях было полезно — так яснее виделась перспектива. Она могла отслеживать направление противостояний, намечающиеся линии разломов, узнавать уязвимые места всех остальных.
Любая информация полезна, подумала она. Всякое знание — сила. В ситуации текущего кризиса возможностям любого, хоть в составе Совета, хоть нет, имелись пределы. Она была настроена раздвинуть эти пределы и сделать все необходимое, чтобы защитить Империум.
Курланд — это ей было более чем ясно — придерживался таких же взглядов. Броня последнего из Имперских Кулаков сияла, начищенная до блеска, но несла на себе следы битвы при Улланоре. Керамит потрескался от пуль, был исцарапан клинками и обожжен огнем. На лице Курланда виднелись следы от ран. Его генетически усовершенствованная физиология способствовала их заживлению, но шрамы были все еще заметны. Курланд возвышался над Верховными лордами, но не только из-за своего роста. Доминировать на помосте ему позволяло и то, что он сражался и проливал кровь за Империум. Здесь он был не единственным ветераном. Авель Верро, лорд-командующий Имперской Гвардии, верховный лорд-адмирал Ланьсан, Вернор Зек, провост-маршал Адептус Арбитрес, — все несли на себе шрамы войны. Зек потерял большую часть своей человеческой плоти.
Возможно, дело было в мере той жертвы, которую принес Курланд. Или в безмерности его утраты, которую и сравнивать нельзя с любыми телесными повреждениями. Он лишился своего ордена. И теперь, после почти невообразимых потерь на Улланоре, после смерти последнего примарха, у него остались лишь несгибаемая целеустремленность и аура власти. То, что он говорил Верховным лордам, имело вес закона.
«Они собираются побороться с вами по этому поводу, — подумада она. — Еще как побороться».
— Не понимаю, — сказал Тобрис Экхарт, магистр Администратума. — Вы говорите об объединенной миссии Адептус Астартес? Чем это будет отличаться от того, что уже пытались сделать на Улланоре?
Виенанд подавила циничный смешок. Курланд едва начал излагать свои идеи, а Экхарт уже перебивает. Неужели запутался? Едва ли. Он просто догадался, к чему клонит Курланд, и бессильно пытается не дать ему озвучить те самые слова.
Космодесантник посмотрел на Экхарта: лицо его напоминало каменную маску презрения.