Она остановилась, внимательно посмотрела на него, всем своим видом демонстрируя, что видит в нем человека, а не средство для розыска Гиссинга.
— Роджер!
— Да?
— О чем вы думаете?
Он отошел от дерева, улыбнулся, задумавшись на мгновение, и осторожно ответил:
— Я надеюсь, что не слишком долго нахожусь вдали от дома. Для моей жены время тянется медленно.
Он смотрел на нее, и она показала, что понимает его и не требует никаких слов или объяснений.
— Ну конечно, — сказала она, — я это знаю.
Она улыбалась.
Роджер закурил и стал смотреть на холмы, деревья, клумбы. Вдали, по проселку, двигалась машина, за ней поднимались клубы пыли.
— И я к тому же детектив, — произнес он хриплым голосом. — Этим я зарабатываю себе на жизнь. Запомните?
— Запомню.
— Кто-то подсыпал Дэвиду и Белле наркотик, прежде чем похитить мальчика. Вы это помните? Кто это сделал, никто не знает. Отрава могла находиться в сигаретах, в кофе, во всем, что они ели или пили. Последние данные, которые мне сообщили, говорят о том, что никаких следов наркотиков не обнаружили в доме на Вейвертри-роуд. А чашки и блюдца стояли немытые. Все выглядело так, будто Шоуны оставили все как было. Работу выполнили безукоризненно. Почти наверняка им дали снотворное, которое действует сразу же. Его дали не среди дня, а поздно вечером, за час перед сном. Рики получил свою дозу раньше и, по-видимому, она была меньше. Билл Слоан — дотошный малый. В его рапорте говорится, что ему удалось установить — я думаю, он говорил с вами об этом — единственное, что пили все: и ребенок, и родители — молоко. Конечно, наркотик не обязательно был в молоке, но очень похоже.
— Да, — сказала Лисса. Она все еще находилась в состоянии полной расслабленности, но выражение лица изменилось, она смотрела на него внимательно, даже настороженно.
— Кто мог подмешать наркотик в молоко? — спросил Роджер. — Мы выяснили, после вашего отъезда больше никто не заходил. Соседи никого не видели. Это, конечно, не окончательное заключение, но существенное свидетельство. Никакого разговора о посетителях не было. Или были?
Она покачала головой.
— Помните, что я сыщик, — сказал спокойно Роджер.
— Да, — ответила она без улыбки, — и сыщик думает, что наркотик в молоко подмешала я.
— Он знает, что вы могли это сделать, — сказал Роджер многозначительно, — но не знает, сделали ли вы это. Если бы он был уверен в этом, ему бы были непонятны мотивы. Главная беда в том, что он не может с уверенностью сказать, кто еще имел такую возможность. Вы можете ему помочь?
21. СРОЧНЫЙ ЗВОНОК
Лисса опустила ноги на траву и мягко оттолкнула кресло, которое закачалось взад-вперед. Вокруг царило спокойствие, из дома не доносилось ни звука. Шипение воды, разбрызгиваемой из увлажнителя, сливалось со звоном комаров и мух. На некоторое время Роджер тоже поддался этому покою. Его часами терзали опасения, и теперь он почувствовал облегчение — игра пошла в открытую. Он сказал ей, что между ними ничего не может быть кроме недолгого, ни к чему не обязывающего союза, который никогда не перейдет в прочную связь. Она согласилась. Он думал, она знает, что у него на уме: отчаянное желание уберечь ее, защитить.
— Нет, — сказала она тихим голосом. — Я не могу помочь, Роджер.
— Необходимо найти, кто имел такую возможность.
— Вы думаете, Марино тоже сомневается?
— Я не вижу, как он может этого избежать. — Роджер подошел и сел рядом с ней.
Она внезапно отвернулась и махнула рукой. Он сказал с угрозой в голосе, с досадой:
— Не делайте ошибки, Лисса. Вы находитесь под вполне естественным подозрением. Имеются существенные свидетельства, что в посольстве также происходит утечка информации. Та, другая сторона подсунула мне снотворное всего спустя час после прибытия в Нью-Йорк. Так что утечка есть. Марино не слепой. Вы знали, когда я прибуду и где остановлюсь?
Она молча кивнула.
Роджер резко спросил:
— Вы были здесь, когда Рики подарили золотой медальон с его именем?
Она кивнула, но выглядела смущенной.
— Он уронил его около плавательного бассейна, — сказала она. — Он помялся с одной стороны, но не сильно, а Рики так расстроился, что заплакал. Я помню, Белле успокаивала его: она говорила, что теперь другого такого уже ни у кого не будет — с такой особенной вмятинкой.