Я даже не пытаюсь остановить слезы, которые заполнили глаза. Я так долго сдерживалась, что я даже удивлена, как легко оказалось заплакать. Я чувствую, как первая слезинка скатывается по щеке, и я не стараюсь стереть её. Зэндер придвигается ко мне и кладет мою голову на свое плечо. Он обвивает меня руками и прислоняет нас к стволу дерева. Он просто держит меня в объятиях, пока я плачу ему в плечо. Страшно настолько открыть себя кому-либо. Все равно что закрыть глаза и спрыгнуть с утеса, не зная, будет ли внизу спасательная сетка.
Прямо сейчас в объятиях Зэндера, когда солнце садится за дом его родителей, рядом с нами лежит разноцветный домик Лего, который был сломан и собран заново. Я думаю, нашла ли я свою спасительную сетку.
Глава 11
Оползень
— Я думаю, это замечательно, что ты все обдумываешь, — говорит доктор Томпсон. Заметив, что я ковыряю ногти, она подняла бровь. — Ты отошла от своих обязанностей и, наконец, учишься снова жить.
Я отвожу взгляд и смотрю на черный розарий на столе рядом со стулом. Я никогда его не замечала и теперь теряюсь в догадках, зачем он здесь. Я не поняла, что она католической веры. Но думаю, это не удивительно, так как мы здесь не для того чтобы говорить о ней. Я снова перевожу взгляд с кучки шариков на нее.
— Я уверена, ты можешь стать той девочкой, которой была. Тебе просто нужно очень сильно захотеть. С возрастом люди меняются, но то, кем они были, все еще глубоко в них, и они несут это с собой. Твоё чувство юмора, твоя любовь к жизни... все эти вещи все еще внутри тебя. Они просто были спрятаны так долго, что ты не знаешь, как найти их. Ты не можешь позволить людям указывать, кем тебе быть. Тебе решать, кем ты хочешь быть. Кем ты хочешь быть, Эддисон?
Несколько долгих минут я просто сижу и перевариваю ее слова. Я снова хочу быть собой. Я хочу с нетерпением ждать будущего и радоваться простым вещам. Я хочу снова иметь друзей. Хочу доверять кому-нибудь и не беспокоиться, что обо мне подумают. Я хочу вспомнить, как это: ни о чем не думать и не беспокоиться о том, что случится завтра. Я так много хочу. Я не уверена, достаточно ли у меня сил все это получить.
— Нет, Люк, мы не пойдем за мороженым. Ты еще не обедал, — говорит Зэндер своему младшему брату, пока мы вылезаем из машины в парке.
Люк жалуется себе под нос, пока мы идем к качелям. Каждый из нас садится на качели.
К моему удивлению я все еще не отпугнула Зэндера. Мы проводим каждый день вместе со дня рождения его мамы. Он даже помогал мне в кондитерской однажды, когда моему отцу пришлось уйти на встречу. Он уронил поднос капкейков и обжог руку о духовку. Но он до сих пор клянется, что это был лучший день в его жизни. Надеюсь, это так, учитывая, сколько раз мы ускользали в кухню, чтобы поцеловаться. Пока Зэндер и Люк спорят о преимуществах поедания мороженого до еды, я медленно покачиваюсь туда-обратно и думаю о том, как он обнимал меня в ту ночь и усадил меня на стол в кухне. Я помню свои ощущения, когда я обвивала ногами его талию, а он исследовал пальцами каждый сантиметр моего лица, как будто он старается его запомнить. Когда я закрываю глаза, я до сих пор ощущаю его руки под моей футболкой и тепло его ладоней, когда он прикасался к моей груди. Бабочки кружат в животе, когда я думаю о том, как сильно я хочу снова ощутить его руки. Он такой нежный и милый со мной. Он всегда спрашивает, перед тем как сделать что-нибудь. Он хочется убедиться, что я не против. Я не привыкла, что кто-то заботится о моем состоянии, и мне это нравится. Хорошо хоть раз иметь кого-то, кто обо мне заботится.
— Зэндер, угадай, что девочка из школы, Лея, умеет делать, — говорит Люк, прерывая мои размышления. Я смотрю, как он упирается пятками в землю, чтобы затормозить качели.
— Без понятия, брат. Что она умеет? — спрашивает Зэндер. Мы вдвоем наблюдаем, как Люк спрыгивает с качелей и встает перед нами.
— Она умеет так.
Он подпрыгивает в воздухе, задирая ноги под странным углом, затем расслабляет ноги и приземляется попой на траву.
— Вау. Понятия не имею, что это было. Но если она умеет делать так, она должно быть крутая, — шутит Зэндер.
— Это было касание носков, тупица, — закатывает глаза Люк, встает и отряхивает грязь с джинсов.
— Это не касание носков, — говорю я, поднимаюсь с качелей и подхожу к нему. — Вот касание носков.
Я вытягиваю руки над головой, делаю глубокий вдох, чуть-чуть отвожу их назад, чтобы создать момент. Я подпрыгиваю, с легкостью раздвигая ноги, касаюсь носков и мягко приземляюсь.
Оба мальчика уставились на меня с открытыми ртами. Глаза широко распахнуты.
— Ты только что сделала шпагат в воздухе, — с благоговением сказал Люк. — Как ты это сделала?
Я пожала плечами, будто ничего особенного не произошло. Это на самом деле так. Я раньше делала такие вещи с закрытыми глазами после 8 лет занятий черлидингом и 11 лет гимнастики.
— Ничего особенного, — подмигиваю ему. — Можно сделать еще круче.
Я отхожу на пару шагов от него, ставлю ноги вместе, руки по швам, оглядываюсь назад, чтобы убедиться, что нет препятствий. Я опустила руки, согнула колени, откинула тело и сделала идеальное сальто назад. Сначала руки коснулись земли, за ними ноги, и я встала прямо, не в силах сдержать улыбку. Я даже не помнила, когда я делала подобное последний раз. Возможно за день до смерти мамы, когда я сходила на свою последнюю тренировку.
— Бог ты мой, ты ОБЯЗАНА научить меня это делать, я смогу сказать Лее отвалить! — восклицает Люк.
— ЛЮК! — ругается Зэндер. — Иди и поиграй чуть-чуть на шведской стенке.
Люк фыркает и пинает носком ботинка камешек.
— Хорошо. Сейчас я пойду, но я вернусь, и ты научишь меня, как быть таким же офигенным как и ты.
Я смеюсь, а он пулей убегает от нас к тренажерам.
— Ну, получай. Теперь ты официально офигенная, — смеясь, говорит Зэндер. Я подхожу к нему и сажусь на качели рядом с ним.
— Хорошо знать, что кто-то так думает, — улыбаясь, говорю ему, отталкиваясь ногой.
— Не переживай, он не единственный. Я тоже иногда думаю, что ты офигенная. Мои родители не перестают спрашивать, когда я тебя снова приведу.
Я откидываю голову и смотрю в небо. Первый раз за долгое время я чувствую умиротворение. Я не беспокоюсь об отце, или кондитерской, или как я скучаю по маме. Единственная забота сейчас — как запечатлеть момент и носить его с собой всегда.
— Ну теперь меня распирает любопытство. Где ты научилась делать такие штуки?— спрашивает Зэндер.
Я отвожу глаза с облаков, смотрю на него и думаю о том, какой я была и что сказала доктор Томпсон.
— Может быть, тебе сложно поверить, но я была черлидером, — говорю ему.
— Почему мне в это сложно поверить?
Я пожимаю плечами, прислоняюсь головой к цепочке от качелей.
— Я не совсем самый энергичный человек на земле. Люди, глядя на меня, не думают: «У этой девушки полно энергии». Но раньше они так думали. Я была шумной и энергичной. Я любила смешить людей, — печально говорю я.
— Что же изменилось?
Его голос мягкий, и он разворачивает качели, чтобы лучше видеть меня.
— Думаю, много всего. Катастрофа за катастрофой. И мне стало все равно. Я не думала о том, счастлива ли я. Я думала только о том, как прожить день.
Мы качаемся бок о бок в полной тишине, он задает новый вопрос.
— Ты всегда хотела работать в кондитерской?
Я трясу головой и наблюдаю, как Люк вдалеке ползает по шведской стенке.
— Я никогда не хотела там работать. У нас с кондитерской отношения любви и ненависти. Я люблю ее, потому что она напоминает меня в более юном возрасте, но я ненавижу ее по той же причине. Я работаю там, только потому что мне приходится, пока папа не возьмет себя в руки. Если он не сможет, я думаю, я буду работать там до своей смерти — говорю я ему, пытаясь превратить в шутку то, что вгоняет меня в депрессию при одной мысли об этом. Эта кондитерская никогда не была моей мечтой. Мысль о том, что я проведу там всю свою жизнь, проживая мечту кого-то другого, удручает.