Я пробегаю несколько пролетов по пути к офису доктора Томпсон, иду прямо к двери и стучу. За год, что я хожу сюда, я никогда не записывалась в приемной. В нашу первую встречу она встретила меня в коридоре и сказала, что я могу сразу заходить, вместо того чтобы тратить время в приемной.
Когда на мой стук никто не отвечает, я снова стучу в дверь и зову ее по имени. У меня не назначена встреча, но я все равно надеюсь, что она здесь для всяких неожиданных посетителей. Тем более она всегда говорила, что я могу прийти в любое время. Сейчас мне нужно поговорить с кем-нибудь. Она первый человек, о котором я подумала.
Я прикладываю ухо к двери, чтобы понять есть ли там кто-нибудь. Когда я ничего не услышала, я решила подергать за ручку. Когда я медленно открываю дверь, вид по ту сторону заставляет мое сердце бешено стучать, а мои руки дрожать. Я зашла в пустую комнату и встала посередине. Я поворачиваюсь вокруг себя и думаю, происходит ли это на самом деле или я сошла с ума. Мне нужен ее совет больше, чем никогда. Мне нужны ее бескомпромиссные мудрые слова «все так как есть». Мне нужно поговорить с кем-то, кто понимает меня и может сказать, что, черт возьми, мне делать.
Я не понимаю, что происходит или почему она оставила меня вот так. Это не имеет никакого смысла. Те чувства, которые я испытываю сейчас, напоминают мне о том, как я потеряла свою маму. Она не была моей мамой, но стоя в комнате, в которой я провела так много часов, неделя за неделей, я все еще чувствую боль от потери, глядя, как все исчезло. Нет белого кожаного дивана, нет голубого кресла, нет стола, нет штор, которые нужно опустить, чтобы избавиться от солнца. Нет картин Томаса Кинкайда на стене, нет пятен от кофе — ничего кроме пустой комнаты и пустых стен. Никаких следов кого-либо.
Я не могу справиться с этим сама. Я не настолько сильная, чтобы справиться со всем без нее. Я не могу потерять еще одного человека без предупреждения. Когда я стараюсь дышать, стоя посередине пустой комнаты, мое внимание привлекает записка на стене. Я подхожу к ней и срываю. Глаза застилают слезы, когда я читаю слова, которые она оставила для меня.
Глава 18
Вытащи меня отсюда
— Ты помнишь тот день, когда меня выписали из больницы, и мы просматривали список психотерапевтов? — спрашиваю я Мэг по мобильному, а сама в это время сижу в машине, глядя в ветровое стекло на ряды надгробных плит и искусственных цветов.
Я даже не пыталась понять, что произошло, когда вчера ушла из офиса доктора Томпсон. Я была утомлена и эмоционально высушена. Единственное, чего мне хотелось, — спать. К несчастью, сон не шел. Последние несколько ночей я ворочалась, размышляла о вере в Бога, моей вере в людей и как столь невозможное могло на самом деле произойти со мной. Я думала о Зэндере и обо всем, что он мне говорил. Несмотря на все, я скучала по нему. Мне пришлось собрать всю свою волю, чтобы не позвонить ему и услышать его голос. Он бы знал, что делать. Он бы знал, что сказать, чтобы успокоить меня. Но я не могла ему позвонить. Я не знала, как простить его после того, что он сделал.
Выключив зажигание, я положила ключи в карман, отстегнула ремень безопасности, но не шелохнулась, чтобы открыть дверь. Я год не была здесь. Сегодня ровно год. Возможно, именно сейчас не самое подходящее время, чтобы приехать сюда, но я не знала, куда еще пойти.
— Ага, вроде бы, — ответила Мэг. Я смотрела, как мужчина разбрасывает семена вокруг надгробия в ярде от меня. — Я помню, что советовала тебе держаться подальше от Chronic Halitosis Man. Ты же не пошла к нему, да? Я тебя предупреждала.
Записка на салфетке, которая была прикреплена прошлой ночью к стене в офисе, лежит в центре приборной панели, рядом с коробкой передач. Нет необходимости снова читать слова. Я уже выучила их наизусть. Они снова и снова повторяются в моей голове.
— Нет, я не ходила к нему. Я пошла к женщине, которую ты советовала. Ту, которая тебе очень понравилась, — говорю я в надежде, что она подтвердит, что я не сошла с ума.
— О, супер! Я как раз говорила с ней вчера вечером. У меня назначена встреча с ней завтра, после выписки.
Я выдохнула с облегчением, чувствуя себя менее сумасшедшей, чем прошлой ночью. Может быть, она просто переехала в новый офис или типа того. В этом больше смысла, чем в мыслях о духах и загробном мире, которые крутятся в голове.
— Она переехала? В новый офис или куда-то еще? — спрашиваю я и снова кидаю взгляд на салфетку.
— Нет, не думаю, мы договорились встретиться в том же офисе, где виделись пару лет назад, — отвечает Мэг.
— На восьмой Авеню, да? На втором этаже?
Я слышу, как Мэг разговаривает с медсестрой. Я нетерпеливо жду, пока они закончат и стучу пальцами по рулю.
— Извини, им нужно померить мое кровяное давление, — говорит Мэг, снова возвращаясь к разговору. — Ты сказала восьмая Авеню? Доктор Томас работает не на восьмой Авеню. Она работает на улице Клифтон, на углу Butternut. Она сидит на первом этаже.
У меня кровь стынет в жилах, когда я беру записку и смотрю на почерк.
— Ты имеешь в виду доктора Томпсон? — я делаю акцент на разницы фамилий.
— Нет, доктор Томас, — отвечает Мэг. — Без П. К кому, черт возьми, ты ходила последний год?
У меня нет ответа. Я хотела бы знать то же самое. Я быстро заканчиваю разговор, обещаю перезвонить позже и кладу телефон в карман. Мое тело трясет от страха, когда я открываю дверцу машины и медленно выбираюсь наружу. Мне приходится собрать все силы, чтобы заставить свои ноги встать на траву и пойти к ее могиле. В моей голове проносятся воспоминания о том, как я была здесь последний раз. Я стараюсь не думать об этом и иду мимо чужих надгробных плит по небольшому подъему. Мои глаза не отрываясь смотрят на надгробие, к которому я направляюсь. Вскоре всё вокруг исчезает. Я не вижу ничего вокруг, кроме цементной плиты, с которой улыбается ее лицо. Ничего кроме ее имени, даты рождения, даты смерти, земли у основания плиты. Теперь, год спустя, земля не рыхлая, а гладкая, на ней трава, недавно скошенная садовниками.
Я не слышу пения птиц, не слышу колыхания ветвей. Я слышу гул машин за пределами кладбища от того, что люди торопятся на работу, в школу или еще куда-то. Я не слышу ничего, кроме тех слов, которые я сказала год назад, сидя на этом самом месте с мыслями о смерти и боли.
Я не знаю, как жить.
Я не знаю, как жить без тебя.
Чувство пустоты и одиночества снова нахлынули. Все, что я старалась запереть на замок, чтобы я смогла дышать и функционировать без нее. Я обхватываю руками талию и держусь. Я не хочу давать волю чувствам. Я не хочу чувствовать то же самое, что и год назад. Я была в глубокой депрессии, и ничто не могло меня вытащить из нее. Я закрываю глаза, чтобы отогнать воспоминания, но ничего не получается. Я помню дни рождения, праздники, отпуска и каждый наш разговор, как хороший, так и плохой. Все накатывает на меня как фейерверк и взрывается перед глазами. Я все помню. Но я не помню ее. В моих воспоминаниях ее лицо размыто, и я не могу слышать ее голос. Я забываю, как она выглядит, я забываю ее голос, потому что я выбрала отогнать эти мысли и закопать их глубоко, чтобы они не причиняли мне боль. В голове я слышу ее голос, который говорит мне, чтобы я следила за языком, когда я рассказываю о чем-либо или жалуюсь на то, что отец хочет смотреть телевизор, вместо того чтобы пойти куда-нибудь пообедать. Я слышу это, но это не ее голос. Не ее голос раздается в моей голове. Это голос доктора Томпсон. Я просто хочу услышать снова ее голос. Я так сильно хочу услышать ее голос, что задумываюсь, а были ли последние годы правдой. Доктор Томпсон, или Томас, или кто бы, черт возьми, она ни была, напоминала ее. У нее был тот же цвет волос, та же манера общения, та же зависимость от кофе с фундуком. Но это была не она. Это не могла быть она. Это невозможно. В этом нет смысла.
Я смотрю на плиту и понимаю, что эта единственная надгробная плита в поле зрения, на которой нет цветов. Единственная, на которой нет признаков присутствия посетителей или людей, которые подбирают украшения, чтобы показать, что по человеку скучают и думают о нем. Я чувствую себя виноватой за то, что не приходила сюда. Мне стыдно, что я не показала ей, как сильно я скучаю. Ее могила должна быть усыпана сотней различных цветов, букетов и записок, у нее должны быть шелковые цветы и живые, цветочные горшки и корзины с цветами. Она заслужила гораздо больше, чем пустой клочок земли 4 на 7 футов, на котором кроме куста дерна нет ничего, говорящего о том, какая замечательная она была.