Один невозмутимо склоняет набок голову, делает мягкий, приглашающий жест рукой – слушаю, говори.
И Тора прошибает холодный пот. Этот жест… Боги Всевышние, этот жест!..
Сурт окидывает Одина издевательским взглядом. Растягивает губы в оскале.
- Для этого тебе придется пожертвовать всем, что тысячелетия защищал. Вот моя цена, Всеотец. Твоя жизнь и Вечное Пламя, что хранится в Асгарде, в обмен на жизнь твоего сына и его спутников.
Лицо Одина искажает холодная змеиная усмешка. Медленно размыкает сцепленные за спиной руки.
С остановившимся сердцем Тор смотрит на подсохшую корку запекшейся крови на ладонях. На идеально прямую спину. Вскинутый подбородок.
Перед глазами беззвучно расцветают черные пятна.
И спокойный, уверенный ответ – словно удар ледяным клинком:
- Я согласен. Хеймдалль!
Яркая вспышка на миг ослепляет глаза, и Сурт медленно, неверяще смотрит на круглую, глубокую чашу у своих ног. Заключенное в ней пламя переливается, дрожит, вспыхивает, словно живое существо. Языки огня поднимаются над текучей поверхностью, извиваются в бешеном танце, будто тысячи змей. Зрелище настолько прекрасное, что от него невозможно оторвать глаз. И Сурт смотрит – жадно, неистово – точно никак не может поверить. А затем вскидывает голову и издает победный рев, сотрясающий своды пещеры.
А Один, наконец, оборачивается. Смотрит Тору прямо в глаза. И вот теперь в его взгляде видно все.
Нежность. Захлестывающая, невероятная, до слез, до боли, до остановки дыхания. И тоска – невозможная, острая. Страх. Обещание. И дрожащая улыбка на тонких губах.
И мир вокруг рушится.
Из легких точно выкачали весь воздух.
Невозможно, невозможно, этого просто не может быть!!!
Но тело успевает раньше понять то, что не может осознать разум. Оно исступленно выгибается, рвется из оков. Буграми вздуваются мышцы, до боли, до потери сознания, до порванных сухожилий. И под напором этого неистового безумия толстые звенья не выдерживают, поддаются. Тору кажется, что он кричит, хотя из горла не вылетает ни звука. Его колотит, дыхание срывается, тело сводит острой судорогой, но оно продолжает действовать независимо от сознания, словно бумагу, разрывая железные цепи, мешающие дотянуться, дотронуться, коснуться того, кого здесь просто не может быть.
И цепь лопается. С гулким звоном осыпается ворохом погнутых звеньев. Тор падает на землю, больно ударяясь израненным, обожженным телом. На миг замирает, не отрывая взгляда. Пытается подняться, но, пошатнувшись, оседает. И тогда начинает ползти. Медленно переставляя руки, подтягиваясь на локтях, в немом отчаянии протягивая вперед дрожащие пальцы. Мир сужается до его глаз, рваных выдохов и обжигающей боли в груди.
Тор не замечает ничего вокруг.
Ни как, повинуясь взмаху владыки Муспельхейма, из недр пещеры появляется узкая клеть с изможденными, но живыми друзьями. Ни как торжествующий Сурт медленно снимает с себя корону. На секунду застывает, а затем погружает в огонь.
Тор смотрит только вперед. Смотрит, как Один вновь стремительно разворачивается к чаше, раскрывая ладони. Сплетает пальцы, что-то певуче шепчет. Тело Всеотца окутывает яркое серебристое сияние. Смывает морок, изменяя, преображая фигуру царя в точеный силуэт, затянутый в черно-зеленую кожу. Темной волной ложатся на плечи вьющиеся пряди. На короткую долю секунды он оглядывается. Смотрит в глаза. Улыбается.
Сильный. Нежный.
А в следующее мгновение чаша вспыхивает серебристым светом. С тонких пальцев срывается волна стылого холода. Изморозью обвивает пол, стены, в мгновенье ока превращая жаркое пламя в застывший лед. Сурт замирает, с изумлением смотрит, как с тихим шипением инеистые нити ползут вверх, оплетают тело крепкими путами, прирастают тысячью побегов, сливаются, точно множество талых ручьев. Воздух звенит, дрожит от древней, изначальной силы. Силы существа старше, чем мир, бережно переданной своему потомку.
В воздухе словно рвется, тоненько тренькнув, струна. И Сурт заходится криком ненависти и боли. Он отчаянно бьется, пытаясь вытянуть, освободить скованные льдом руки, но обжигающе ледяные нити держат крепко, намертво приковав к тяжелой, как якорь, чаше.
Локи оборачивается, тяжело, рвано хватая ртом воздух. Ловит взгляд Тора. В два шага преодолевает разделяющее их расстояние. Падает на колени.
У Тора перед глазами вспыхивают и гаснут звезды. Весь мир сосредоточился в изумрудных глазах. Они близко… так близко, что заслоняют Вселенную. Нет! Они и есть Вселенная – единственная из существующих, ныне и присно, такая хрупкая, любимая и родная.
- Локи, – шепчет Тор, и, собрав все силы, рывком хватает за плечи, притягивая, судорожно вдыхает запах свежести, без которого, кажется, невозможно дышать. – Боги Всевышние… Локи…
- Тор… – сбивчивым шепотом, со всхлипом. Прохладная ладонь зарывается в волосы, ласкает затылок, спускается на плечи и прижимается к груди. Туда, где колотится, заходясь в безумном ритме, сердце. Рваный, короткий жест, но Тору кажется, будто от прикосновения тонких пальцев затягивается огромная кровоточащая дыра. И он крепче притягивает к себе брата, вжимается всем телом, обвивает руками, до дрожи, до черноты перед глазами боясь отпустить и осознать, что это снова сон.
- Тор, – выдыхает Локи. Пытается отстраниться, но Тор не пускает. Еще слишком рано. Еще не поверил. Не надышался. – Тор, у нас мало времени. Отпусти, пожалуйста.
- Нет.
- Так и будешь меня держать?
- Да.
Глаза обжигают слезы, и Тор вжимается лбом в открытую шею, пытаясь снова научиться дышать.
Локи издает хриплый, сорванный смешок. Но больше не пытается вырваться. Обхватывает руками. Прижимает. Баюкает. Тихо всхлипывает.
Время останавливается.
Наконец, Тор отстраняется.
Не далеко. Так, чтобы в любой момент можно было коснуться. Вдохнуть запах, от которого кружится голова и не держат, ставшие ватными, ноги.
- Я здесь, – шепчет Локи, нежно касаясь тонкими пальцами мокрой щеки. И повторяет однажды уже сказанные Тором слова, – ничего не бойся. Я здесь.
Пещера Сурта шатается, трясется как в лихорадке. По стенам, покрытым толстым слоем льда, змеятся глубокие трещины. Беззвучно падают камни, разлетаясь сотней жалящих осколков. Вой ненависти оглашает теряющиеся во мраке своды. Сурт рвется из ледяной ловушки, и Локи видит, что оплетающий тело инеистый узор постепенно тает, вытесняемый стремящимся наружу огнем.
Тор, шатаясь, встает на ноги. Оглядывается. Голубые глаза радостно вспыхивают при виде выбирающихся из клети друзей. Фандрал и Сиф поддерживают Огуна – воин, практически висит на их руках. Вольштагг чертыхается так громко, что Тор понимает: о его здоровье следует переживать в последнюю очередь.
- Шевелитесь! – голос Локи подстегивает их точно кнутом. – Надо выбираться отсюда. Долго заклятие его не удержит!
Несколько мгновений четверка воинов изумленно таращится на неожиданно воскресшего принца. А потом случается то, чего Тор и не чаял увидеть – проживи он хоть десять тысяч лет. Перевесив Огуна на плечи Вольштагга, Сиф стремительным шагом подскакивает к Локи и от всей души отвешивает ему смачный подзатыльник. А затем, всхлипнув, хватает за плечи и крепко обнимает.
- Чертов паршивец! – голос воительницы срывается. – Гаденыш мелкий! Только попробуй еще раз вытворить с ним – кивок в сторону Тора – такое! Собственными руками придушу!
И Тор застывает с отвисшей челюстью, потому что Локи неожиданно хмыкает и коротко обнимает Сиф в ответ. От живописной кучки воинов доносится придушенный хрип. Кажется, Вольштагг не выдержал потрясения.
Девушка резко выкручивается из рук мага и зло бросает:
- Ну чего застыли? Представление окончено. Двигаем отсюда.
- Забери Мьёлльнир, – коротко командует Локи. Проводит ладонью над попавшим в ловушку молотом, и Тор с облегчением ощущает привычную связь-вибрацию, когда рукоять оружия послушно ложится в его ладонь.