— Твое мнение предвзято, Вернанди! — громко возмущался Один. — На кого еще положиться, как не на оплот семьи?!
— О, нет, только не они, опять… — раздраженно заныл Локи, закатив глаза и закрыв лицо рукой.
— Здравствуй, Лофт, давно не виделись! — воскликнула Скульд. Прелестная золотоволосая девочка, одетая в роскошные одежды ярко-красного цвета на манер местных жителей, подошла к Локи и, с неестественной силой потянув его за руку, игриво чмокнула его в щеку. У трикстера тут же заиграли желваки от злости.
Она получала колоссальное удовольствие от того, что Локи так сильно бесился. А еще большее от того, что он ничем, кроме едкого высказывания, не мог ей ответить. А они друг друга стоят…
— Что вы здесь забыли? — прошипел Локи.
— Всеотец обратился к нам за советом, — важным тоном ответила Скульд. — И мы поспешили ему помочь! — она повернулась к нам спиной и грациозно зашагала к широкому дубовому столу, где вовсю спорили Вернанди с Одином, а Урд что-то смотрела в большущих книгах, которые ей любезно выкладывал на стол высокий темноволосый юноша. Его серьезное лицо обрамляли черные, как смоль, кудри. Он мельком поднял на меня свои серые, цвета графита глаза и тихонько кивнул в знак приветствия. Я ответила тем же.
— Форсети! С каких это пор тебе доверяют дела государственной важности? — Тор выглядел слегка недовольным присутствием юноши.
— Всеотец теперь поручает мне все судебные разбирательства и иногда консультируется в других вопросах, — Форсети с гордостью приосанился. Он выглядел гораздо моложе, чем Тор и Локи, но, как я поняла, об Асах нельзя судить, опираясь лишь о первое впечатление. Вполне возможно, что ему несколько тысяч лет. В таком случае, неплохо сохранился…
Мое внимание снова привлекла перепалка между одной из предсказательниц и Одином. На Вернанди и Урд были надеты те же ярко-красные одежды, как и на младшей предсказательнице. И выглядели они немного иначе. Вернанди была сильно разгневана тем, что Один не хотел с ней соглашаться. Ее глаза блестели яростью и то и дело с недовольством смотрели не только на Локи, но, к моему удивлению, и на Тора. Ну, трикстер, понятно, негодяй, но Громовержец-то ее чем не устроил?!
— Как славно, дорогая, что ты не строишь иллюзий насчет своего возлюбленного! — прокомментировала мои мысли женщина. Один поглядел на меня с отеческой нежностью, а я вспомнила, как изливала ему душу по поводу Локи. Но ведь тогда это был и не Один вовсе! А сейчас Один настоящий? И если да, то что ему известно? Ох, Локи так все запутал! Я с опаской покосилась на Вернанди. Если она и подслушивает сейчас мои мысли, то совсем не подает виду. Я и забыла, что она так ловко копается в моей голове. Кошмар, даже подумать ни о чем нельзя! Никакой свободы мысли!
Не нервничай, я все предусмотрел.
Моя голова — всеобщий проходной двор. Как же это мне надоело!
— Девица, позволь взглянуть на твое кольцо? — Один протянул ко мне раскрытую ладонь. Поколебавшись всего пару секунд, я сняла кольцо с пальца и отдала царю. Он взял его другой рукой и положил на центр стола. Все подошли ближе, чтобы взглянуть на драгоценность, сверкавшую в свете свечей, подвешенных над дубовым столом. Камень мерцал с одинаковой периодичностью. Сейчас густого, темно-синего цвета, он будто жил своей собственной, никому неведанной жизнью. Серебро, обрамлявшее камень, расходилось от него, создавая собой крошечные лепестки нежного цветка, короткий стебелек которого лежал немного наискосок от самого ободка кольца.
— Дитя, — прохрипела Урд, — ты должна рассказать им. Расскажи о себе, своей семье и о том, откуда у вас столь мощный артефакт, — по глазам предсказательницы я поняла, что ей самой все прекрасно известно. Сейчас она не выглядела милой старушкой из сказки. Глаза сияли алчным до чужих историй огнем, а сморщенное лицо выглядело слегка зловещим. Этой старухе известно все и обо всех. Как бы выглядела я, откройся мне все тайны прошлого?!
— Я… — я не знала с чего начать. Окинув взглядом присутствующих, я встретилась глазами с Локи и, не в силах оторваться с любопытного, горящего легким безумием изумрудного взгляда, начала рассказ о своем прошлом так, словно, кроме меня и Бога Обмана, в этой комнате больше никого не было.
— Я младший ребенок в семье потомственных ювелиров. Наши работы были прославлены на весь мир, и вся моя родня всегда жила в достатке и уважении. Единственными, кто не стал продолжать фамильное дело — это я и мой брат Вало, — я закрыла глаза и позволила памяти нарисовать улыбающееся лицо любимого брата. Светлые волосы, ямочки на щеках, вечный задор в глазах… Как же я скучаю…
— Человек, который воспитывал моего брата и сестру и которого я так ни разу в своей жизни не увидела, — не родной отец мне, — тяжело вздохнув, продолжила я. — Он умер задолго до моего рождения. Моя мама горевала несколько лет и нашла утешение только в объятиях доброго путника, который однажды попросил укрытия в нашем доме. Он путешествовал между мирами и искренне полюбил мою мать, — я вспомнила, как мама рассказывала о моем родном отце. Ее рассказы всегда были наполнены такой любовью и нежностью, о которой можно было только мечтать. — Он хотел остаться с моей матерью навсегда, но боялся, что она оттолкнет его, когда узнает, кто он на самом деле…
— Огненный великан, — тихо проговорил Локи, глядя мне в глаза. Я кивнула.
— Да. Но и обманывать ее он не хотел. Когда отец рассказал ей правду, она не разозлилась и не отвернулась от него. Она только сказала ему: «Не важно, кто ты, главное — какой ты», — я на секунду остановилась, почувствовав, что трикстер тяжело вздохнул. — Он остался, и вскоре родилась я. Дочь огненного великана из Муспельхейма и искусного мастера по драгоценным камням, ребенок, перенявший таланты своих родителей в полной мере… Мама всегда говорила, что они были счастливы. Брат с сестрой быстро нашли общий язык со своим отчимом, а тот помогал в нелегком ювелирном деле, совершенствуя фамильное мастерство до невиданных высот. В день моего рождения отец подарил маме кольцо. С удивительным камнем темно-синего цвета. Он говорил, что это символ любви и надежды, который должен передаваться из поколения в поколение.
Я опустила глаза на свое кольцо, вспомнив, как мама носила его. Когда я была маленькой, она всегда давала мне его посмотреть при первой же моей просьбе. А я с благоговением всматривалась в синюю бесконечность камня…
— Но счастье, как известно, славится своей недолговечностью, — продолжила я. — Кто-то из завистников доложил парламенту о том, что в нашей семье живет огненный человек, вместе с маленькой дочерью. И отцу, чтобы не навлекать на семью опасность, пришлось скрыться. Я даже не помню, как он выглядел. С младенчества я больше его не видела… На этом несчастья не закончились. Люди стали пускать слухи о том, что в доме ювелиров маленькая девочка может нагревать в своих маленьких ладошках вещи, а иногда и вовсе создавать пламя, — я посмотрела на свои руки. Ничем не отличающиеся от обыкновенных человеческих рук они сотворили много дел: и добрых, и ужасных… Я почувствовала, как неприятно и стыдливо заныла совесть. Признаться, никогда раньше я не испытывала муки совести, я была не из того благородного десятка, кому по ночам снятся впервые убитые ими жертвы. Тут меня Духи сделали до удивления черствой. Неужели, действительно, люди меняются?
— Но твоя мать была мудрой женщиной, — продолжила за меня Урд. Видимо, я надолго задумалась. — Она сделала все, чтобы спасти своего ребенка от расправы глупой испуганной толпы.
— Да, — я улыбнулась, вспомнив, гордые глаза своей матери. — Отдав меня в монастырь, она сумела полностью обезопасить мою жизнь. Ни одно живое существо не посягнет на жизнь монаха. Ну, по крайней мере, пока не посягало… А для меня это была честь. Как и для всей нашей семьи. Жрецы не стали углубляться в подробности моей родословной, решив, что раз уж Духи допустили мое рождение, значит, я им была угодна. В монастыре я около двухсот лет… — я снова задумалась, вспоминая безмятежные дни моего монашества. Перед моими глазами проносились восходы, которые мы встречали благодарственной молитвой, послушания, тяжелые и не очень… Чаще всего мне поручали какую-нибудь мелкую и тонкую работу, например, роспись стен храма, видимо, памятуя о моей родословной. Но я никогда не чуралась и грязной работы. Могла часами работать: полоть грядки или заниматься стиркой целого вороха черных одежд…