— И что ты ответила? — замерла Лиля.
— Был, говорю, такой проездом… Позвонил — и только.
— А про меня?
— Сказала, что ушла подругу навестить. Работница, мол, заболела из нашего цеха… А жаль, — горько усмехнулась Надя. — Так и подмывало выложить всю правду. «Уважаемый Борис Маркович, оставьте девчонку в покое, не морочьте ей голову и сами не обольщайтесь. Она вам тоже столько наморочит, что не рады будете потом…»
— Перестань! — нервно закричала Лиля, сжала свои маленькие кулачки и заплакала от бессилия.
Ах, как некстати схлестнулось все в один день! Словно нарочно и Русин приехал, и Борис Маркович пригласил поужинать вместе, обещал позвонить, уточнить, где и во сколько. И вот теперь все рушится, рассыпается, и Лиля не в состоянии что-либо исправить. Перенервничала она вчера, издергала себя из-за стремления совместить несовместимое: Николая не оставить и Борису Марковичу во встрече не отказать. Отсюда так нескладно все вышло с Русиным. Не на шутку он рассердился и вряд ли забежит на обратном пути.
Не скоро забывается такое.
А Борис Маркович, как теперь с ним? Хорошо, что он не заметил их вместе, когда они заглянули в ресторан. Вот уж тут повезло так повезло… Может, все-таки отговорится она перед ним, отболтается? Надька — хоть на этом спасибо — не выдала ее, подсказала правильный ход. Этого и надо держаться со всей своей женской твердостью.
Но прежде надо встретиться с ним. И не завтра, а сегодня, по горячим следам. А как? Телефона у него нет. Хорошо, если Борис Маркович позвонит сам. Но едва ли, надежда тут мизерная. Пойти к нему она никак не может, даже не допускает такой мысли. Это ж сдача без боя, полная капитуляция; чего Лиля не позволит никогда, ни за какие блага на свете. Она свое дело знает толково: играть играет, да не заигрывается.
Все валилось у Лили из рук, ничего не хотелось делать, апатия и уныние разъедали ее привычную собранность и деловитость. Она совсем недолго задержалась перед зеркалом, отказалась от завтрака и сиротски маячила перед окном, невесть что разглядывая в застекольном мирке почерненного городского двора.
Надя понимала ее состояние, догадывалась о том, что происходит сейчас в Лилиной душе. Сначала она спокойно отнеслась к переживаниям подруги, даже легкий холодок злорадства пронизал на миг ее мысли о событиях вчерашнего дня: «Пусть, пусть помучается, может, с большей душевностью и пониманием будет отзываться на страдания других». Но чем дольше молчала Лиля, тем неуютней становилось и Наде, жалость поднималась к ней, росло желание как-нибудь сгладить свою резкость, принять посильное участие в ее судьбе.
Она прекрасно знала, из-за чего сейчас сильнее всего терзается Лиля. Из-за боязни всерьез оттолкнуть от себя Бориса Марковича.
С его заботливостью и вниманием он был нужен ей, нужен как никто другой. Месяца через два-три Борис Маркович собирался переехать в областной центр: его пригласили работать в профессиональный коллектив — театр юного зрителя. Он выделял Лилю как актрису, подчеркивал перед другими ее способности и делал это с такой неприкрытой значительностью, будто именно он и только он открыл в девушке недооцененный ранее дар. Самой Лиле режиссер прозрачно намекал, что, лишь захоти она, поможет перебраться в большой город, устроит в студию, заслужившую немалый авторитет в театральных кругах, а после — и на профессиональную сцену. Ради всего этого Лиля могла попуститься многим, даже Николаем. Правда, она искренне не хотела расставаться с ним и впредь видела его рядом с собой, особенно после переезда в областной город.
Наде невмоготу стало от утренней размолвки, ее совестливое сердце давно уже отошло.
— Ладно, Лилька, брось убиваться, — обняла подругу Надя за плечи и слегка встряхнула. — Выше голову! Найдем мы твоего Бориса, не так это сложно. Помогу тебе. Зайдем в обед в оба ресторана, в кафе заглянем. Можем мы в воскресный день по-человечески пообедать, в конце концов? Он наверняка где-нибудь попадется. Случайно и предстанем пред его очами… Одной тебе неловко, слишком все нарисовано, а вдвоем — никакого наигрыша. — И, видя, как засветились глаза Лили, разгладились хмурые складочки на лбу, добавила с еще большей энергией: — Давай собирайся! Представь, что идем на званый обед и все мужики вскоре покорно лягут у наших ног.
8
Тумана не было. Крутой утренник досуха выморозил земляные пролысины, ледяной коркой сковал оплавленные поверху снега. Солнце выкатилось каленое, звонкое.
Катер из города шел сегодня точно по расписанию, и когда Сармите остановилась на береговом откосе, он уже вынырнул из-за поворота, четко белея на темной воде.
Кто приедет на нем, кого она ждала весь вчерашний день и ждет сегодня, Сармите и сама толком не знала. Сергея? Навряд ли. Потому что уже не верила в его приезд, да не очень-то и ждала сейчас этой встречи. То, что опалило ее, обидело и даже унизило при последнем разговоре, что казалось сперва неожиданным и невероятным, теперь, спустя столько дней, виделось вполне закономерным и что-то завершающим…
Одна себе в пустой однокомнатной квартире, как она ждала мужа домой! Ждала истово: прислушивалась к шагам на лестнице, замирала нетерпеливо, когда ей казалось, что они затихают, останавливаются на их площадке, и даже несколько раз распахивала навстречу дверь. Она ждала всю субботу, никуда не выходя, чтобы самой принять на пороге своего Сереженьку. В воскресенье не выдержала — не хватило на дальнейшее ожидание сил, — села в автобус и поехала на стройплощадку, где поднимались корпуса новой очереди химкомбината.
Возводился он в двадцати километрах от города, в тайге. Дел на стройке было невпроворот, вовсю шел монтаж металлоконструкций. Бригада, в которой работал Сергей, часто оставалась на сверхурочные; ребята в конце концов решили не тратить времени на переезды и, пока горячая пора, поселиться в деревеньке неподалеку от площадки. Домой, к семьям, у кого они были, наезжали изредка, чтобы помыться, переменить извоженную ржавчиной, замасленную до стального сизого блеска брезентуху, ну и, само собой, подтвердить домашним факт своего существования и благоденствия. Правда, семейных в бригаде было меньше половины, так что остальная холостяцкая братва почти не вылазила из деревни, благо старуха хозяйка исправно топила баню, не скупилась на впрок заготовленные веники и за сходную цену обстирывала молодых монтажников.
Сармите без труда нашла большой дом-пятистенок, где жила бригада, вошла в него и сразу оказалась в просторной комнате, некогда, видимо, разделяемой дощатой заборкой. Слоистый табачный дым густо колыхался под потолком. Возле широкобокой русской печи под лавкой стояли нестройным рядком разнокалиберные сапоги. Сквозь прогорклый табачный запах пробивался устойчивый дух портянок и промасленной одежды. На деревянных топчанах, поржавелых железных койках и раскладушках валялись смятые постели, кое-где поверх них распластались неподвижные тела. За столом с пузатым чайником посередине и стайкой мутных стаканов сидела группа парней и резалась в карты.
Сармите уже была наслышана про здешнее житье-бытье и все-таки при виде всего этого растерялась.
Парни замерли, на полдороге приостановив свои жесты и на полуслове оборвав разговор. Смотрели на нее недоуменно, с любопытством. Один встал из-за стола и нетвердой походкой пошел к порогу. Тут только Сармите признала в нем Сергея — в расстегнутой рубахе, обметанного щетиной, с припухшими глазами.
— Ты что это прикатила? — хмуро спросил он, не поздоровавшись. — Я ж предупреждал, что не на все выходные буду приезжать домой. Неужели не ясно? Мы вон вчера до полуночи вкалывали.
За столом сообразили, что к чему, сдержанно загомонили, задвигались. Кто-то полез открывать форточку, кто-то потащил на кухню чайник и стаканы.
— Здравствуй, Сережа, — только и нашлась Сармите, — навестить вот решила.
А он, не обращая внимания на движение и гул голосов за спиной, наскоро натянул сапоги, накинул на плечи стеганку и потянул в дверь, на улицу, явно давая понять, что в мужском застоялом «малиннике» ей не место. Это же самое он высказал на словах, предупредил, чтоб впредь обходилась без самодеятельности, и посадил на первый же подвернувшийся автобус на тракте. И ни понимания ее порыва, ни заинтересованности, ни сострадания — ничего такого не заметила в нем Сармите, сколько ни приглядывалась. Чужой он был и отключенный от нее.