Я запомнил этот день как переломный момент, в котором наконец-то обозначились хоть какие-то очертания моего будущего. С огромным аппетитом я скушал бутерброд и выпил чашку кофе — сидел у окна и смотрел во двор, как летящие белые хлопья заполняют купол света под уличным фонарём. Я радовался как ребёнок новому дню, — «Хотя чему тут радоваться? Промозглый октябрь. Понедельник. Семь утра», — при этом размышлял я и не мог найти ответ на вопрос: «Почему мне так хорошо?»
Александр Анатольевич Мыльников не оценил моего рвения и встретил меня довольно холодно: «А мы думали, что ты надолго отъехал… И между прочим, сегодня опять опоздал, хотя и это — великое достижение для тебя… всего лишь на полчаса», — и он оскалился кривой саркастической ухмылкой.
Саша никогда не давил на подчинённых: это был руководитель либеральных взглядов, который использовал в работе лишь мягкую силу, — поэтому он распустил меня, ибо с такими архаровцами, как я, нужно действовать методом устрашений и ультиматумов, хотя и продавить меня практически невозможно — со мной можно только сотрудничать на равных условиях. Надо мной нет никого, кроме Бога одного. Дисциплина и субординация — это не моя среда обитания.
Я ответил ему в той же ироничной манере: «Ты знаешь, менты иногда ошибаются, и вместо того чтобы наградить человека медалью, они норовят его посадить. А что касается моего опоздания, то я вообще не понимаю, о чём ты говоришь… Я пришёл сегодня на три часа раньше, чем обычно… Какие могут быть ко мне претензии?»
Он аж глаза выпучил от такой наглости: «Ну-у-у, Эдуард! Ты меня просто удивляешь!» — в этот момент в его кабинет заглянула Лена Соколенко, — она всегда напоминала мне любопытную птицу с длинным клювом, — сунула нос в дверной проём, моргнула в нашу сторону подвижными птичьими глазёнками и тут же исчезла.
— Пойдёт звонить Дьякову, — сказал Саша. — Она тут состряпала на тебя докладную… Сам знаешь, с кем она водится… В итоге позвонил Мишланов и попросил с тобой разобраться.
— Понятно.
— Я, конечно, был против радикальных мер, но последнее время ты слишком косячил…Так косячил, что вряд ли я смогу тебе отмазать: у меня для этого аргументов нет. Если раньше ты хотя бы тащил проекты и все закрывали глаза на твою дисциплину, то на сегодняшний день тебя практически не бывает на работе. Помнишь, как это начиналось год назад? После выходных ты начал прихватывать понедельники, потом — понедельники и вторники, потом ты начал пить на рабочем месте, а потом тебя поймали пьяным на проходной. За тебя тогда вписались такие люди, но ты этого не оценил и не сделал никаких выводов. Последнее время ты находишься в перманентном отпуске, или точнее сказать, без содержания… Что происходит, Эдуард?
Мне было стыдно. Я сидел напротив начальника, опустив голову, и не знал, что можно сказать в своё оправдание. За каких-то полгода я совершенно испортил свою репутацию и люди от меня отвернулись. Даже с Ленкой Соколенко мы когда-то неплохо ладили.
— Что с тобой происходит? Надоела работа? Осточертел коллектив? Так увольняйся, пока есть возможность, по собственному…
— Я просто устал, Саша.
— Отчего ты устал? — Он смотрел на меня с возмущением; у него даже уши покраснели и задёргался кадык. — Ты сходи в доменный цех, в конверторный, к нам на мехобработку… Полюбуйся, как наёбывают обычные работяги… А мы тут просто в бирюльки играем… Фильмы смотрим, книги читаем, спим, на порнушку дрочим, да у нас все сервера мультимедиа забиты! Это не работа, а вечный праздник, и ты даже здесь умудряешься сачкануть.
— Да всё я понимаю… Где расписаться?
Он достал из папки уже отпечатанный листок заявления «Прошу уволить меня по собственному желанию», протянул ручку и сказал:
— Видит Бог, я сделал всё возможное и невозможное, чтобы сохранить тебя для комбината, но ты мне в этом совершенно не помог.
Я расписался и поставил дату.
— Хотел бы я знать, кто позвонил Мишланову, перед тем как он позвонил тебе.
— Ты о чём? Заговор? — Саша громко рассмеялся. — Поверь мне, Эдуард, у тебя нет врагов, кроме самого себя… Или точнее сказать, настолько же серьёзных врагов.
— Саша, ты не видишь картину в целом. — Я поднялся из-за стола и протянул ему руку. — Прощай. Мне было классно с тобой работать… И ещё… я дико извиняюсь… за всё.
Он тоже встал, и мы крепко пожали друг другу руки.
— У меня к тебе будет одна просьба, — произнёс я и чуть замялся. — Машку… практикантку… Дойникову не отдавай, потому что он обязательно её трахнет.
— Он же женатый.