Если честно, меня слегка удивило, что лицо у него незнакомое. Казалось, я знала уже чуть ли не всех местных полицейских. Каждое воскресенье приходила в участок и сидела там, расцарапывая заусенцы на пальцах до крови, ждала, пока мне дадут поговорить с одним из них, обсудить дело Уильяма.
Беседа всегда проходила одинаково, как хорошо отрепетированный спектакль. «Нет, пока ничего не нашли», – говорили мне, а я спрашивала: «Можно ли чем-нибудь помочь следствию?» – на что полицейский улыбался и отвечал: «Нет». От этого меня переполняла ярость, и энергии от нее хватало на то, чтобы подпитывать меня еще неделю до следующего воскресенья, когда я приходила за новой дозой ярости.
Мы оба вошли в ателье. Судя по всему, миссис Кэрри и девчонки остались наверху. Полицейские все еще изучали место преступления и перешептывались. Осматривали брызги крови на стене и снимали отпечатки пальцев – я уже знала, что они окажутся моими. И очень удивилась бы, если бы полиция пришла к заключению о летающих ножницах.
– Мисс Хеллоуэл, верно? Ваша руководительница сообщила, что вы ушли отнести заказ одному из клиентов. Вам не следовало покидать ателье, – отчитал меня полицейский и смерил своими глазами-бусинами. – Но я рад, что вы вернулись, поскольку рассчитывал с вами поговорить.
– Конечно, сэр.
Он выдвинул для меня стул за рабочим столом Мэри, а сам остался стоять, повернув ко мне носки сверкающих ботинок.
– Мисс Хеллоуэл, – начал полицейский, прокашлявшись, – у меня к вам всего несколько простых вопросов. Очень простых. Хорошо?
Он разговаривал со мной как с ребенком. Я кивнула, принимая умеренно глупый вид.
– Где вы были прошлой ночью?
Надеюсь, лицо у меня не залилось краской – как обычно со мной бывает от волнения или смущения.
– Я работала здесь до десяти вечера, сэр, а потом ушла наверх.
К счастью, мой голос звучал довольно ровно.
Полицейский сделал пометку в узком блокнотике, который балансировал на его левой ладони.
– Прекрасно, прекрасно, – одобрительно произнес он. – Скажите, почему вы засиделись допоздна?
– Не успевала дошить пальто, – честно ответила я.
Полицейский еще что-то нацарапал в блокноте.
– Вы заметили что-либо необычное перед тем, как уйти?
– Нет, сэр.
– Вот как?
Он кивнул и поднял взгляд от блокнота. Его глаза смотрели на меня уже совсем не по-доброму, как за минуту до этого.
– Мисс Хеллоуэл, вы можете объяснить, как ваши ножницы оказались в шее убитого?
– Нет, – прохрипела я.
Полицейский же продолжал напирать:
– И вы подтверждаете, мисс Хеллоуэл, что оставались в ателье после закрытия? В том самом ателье, где нашли труп. Вы подтверждаете, что покойный был известен… – тут он снова прокашлялся, – неподобающим поведением при леди?
Его интонация кардинально изменилась, и он говорил намного быстрее. У меня вспотели ладони, и я в панике пробормотала:
– Не понимаю, на что вы намекаете, сэр.
Голос у меня предательски дрожал.
Полицейский опустил взгляд на мою обувь, прикрытую длинной черной юбкой, и спросил:
– Можно осмотреть ваши ботинки?
Я замешкалась, сделав вид, будто меня отвлекла машина скорой помощи, которая остановилась перед ателье рядом с полицейскими автомобилями и экипажами. Может, тело еще где-то здесь и они только приехали за ним?
Я мысленно помолилась Уильяму в надежде на светлую мысль, которая позволит мне выкрутиться из этой истории, хотя понимала: это невозможно. Я проведу остаток лет в тюрьме, и моя жизнь ничего не будет значить. Мне хотелось удариться в слезы, упасть на колени, молить полицейского о помиловании, но я сдержалась. Уильям не стал бы до такого опускаться.
Не вешай нос, сестренка! Все будет хорошо.
Я не спеша наклонилась и потянулась к шнуркам дрожащими пальцами, когда страшную, тяжелую тишину нарушил звон колокольчика над дверью.
Я застыла и подняла взгляд.
На пороге, освещенные утренним солнцем, стояли две медсестры. Одна молодая, примерно моя ровесница или чуть постарше. Второй я бы дала лет сорок. На них обеих были серо-голубые платья с прямыми белыми воротничками, белые шляпки поверх собранных на макушке волос, наплечные повязки с красным крестом и накидки до локтей с ремнями, перекрещенными на груди. Обычно у медсестер они были красными, и я никогда не видела униформу с такими, черными как ночь, накидками.
– Прошу прощения, – сказала младшая, проталкиваясь через полицейских.
Кровавая сцена в ателье, похоже, ни капли ее не беспокоила. Голос девушки звучал низко и грубо, а волосы были настолько светлые, что я бы даже назвала их просто белыми. Старшая вела себя намного спокойнее и просто стояла, поджав тонкие губы. Волосы у нее были темные, а лицо бледное и в веснушках.