Пожалуй, это звучало более разумно, чем «Как так вышло, что все законы мира, которым меня учили, оказались неправдой?»
– Раньше ее маскировали под монастырь, – ответила Максин. – Каких женщин в мире не трогают, так это монашек. К сожалению, местные церкви начали задавать неудобные вопросы, и в пятидесятых годах девятнадцатого века «монастырь» преобразовали в женскую академию. Тут к ведьмам начали стучаться местные. Не знаю, почему слово «студентка» в мужском мозгу переводится как «потенциальная жена». Разве девушкам нельзя спокойно заниматься наукой? В общем, лет тридцать назад «Колдостан» начал маскироваться под санаторий, и тогда нас наконец оставили в покое.
Она выразительно кашлянула и добавила:
– Однако то, что ты впервые услышала о магии, еще не значит, что о ней больше никто не знает.
О…
– А кто еще знает?
Максин с Леной встревоженно переглянулись.
– Приличным юным леди не полагается о таком разговаривать за столом, – сказала Максин.
– Думаю, нельзя винить меня за любопытство.
Максин огляделась. Прядь серебристых волос выскользнула из пучка и упала ей на глаза.
– Ладно, – наконец сказала она, вскочила и разгладила передник.
– Куда ты? – удивилась я.
– Тише. Пойдем.
Мы с Леной молча последовали за Максин. Несмотря на ее стремительный шаг, я успевала немного осмотреться в академии. Она походила одновременно на кафедральный собор, богатый особняк и госпиталь.
Мы петляли по лабиринтам коридоров «Колдостана», пока не вышли к древней на вид каменной двери. На ней были высечены руны, смысла которых я не знала.
Максин взмахнула рукой, и дверь отворилась с тяжелым скрипом.
Лена фыркнула.
– Да ну, и предметами умеешь управлять? Я думала, ты искательница.
Я нахмурилась. Искательница?
Максин рассмеялась и покачала головой.
– Жаль, они не придумали более изящного термина. Уж нашлось бы что-нибудь поинтереснее «искательницы». Ну да ладно. Управлять предметами я могу не хуже многих, но не блестяще. Моя магия основана на… связях. Проще всего мне почувствовать связь ведьмы с ее силой, но манипулировать связью одних объектов другими тоже не слишком сложно.
Такой ответ породил еще больше вопросов, но я решила пока держать их при себе и молча последовала за Максин. Если честно, здорово было видеть, как она пользуется магией вот так просто, будто это самое обычное дело. Осознание новой реальности, в которой я оказалась, реальности, в которой существовало волшебство, крепло с каждой минутой, и вчерашний ужас постепенно стихал, уступая любопытству.
У меня перехватило дыхание от вида походившей на пещеру комнаты с черными книжными шкафами до потолка, невероятно высокого и покоившегося на готических арках, с лепниной, украшенной фигурами женщин со строгими лицами, выполненными в полный рост.
В ушах отдавалось тихое жужжание, и я не могла точно сказать, откуда оно исходит – из моей головы или из стен.
Мы с Леной семенили за Максин, как за мамой-уткой. Она подвела нас к потертому столу в дальнем углу комнаты.
Белый воск капал со свечей на столешницу, а их желтое пламя отражалось в одиноком стакане воды. Несмотря на грандиозный размер помещения, я чувствовала себя запертой, и от этого мне становилось не по себе.
– Почему мы ушли так внезапно? – спросила Лена.
Она выглядела такой же потерянной, как и я. Кажется, они с Максин были не особенно близки.
– Здесь нас никто не подслушает, а я должна объяснить вам кое-что очень важное. Во-первых, у «Колдостана» есть уши. Ничто в нашей академии не остается тайной. Во-вторых, не все тут – ваши друзья.
На этих словах ее челюсть дрогнула. Я вдохнула запах пергамента и керосина, наполнявший библиотеку, и вместо меня заговорила Лена:
– Так значит… Ученицы «Колдостана» не единственные волшебники на свете?
– Господи, конечно нет! Какими бы мы тогда были самовлюбленными!
– А кто есть еще, кроме нас? – спросила я.
– Академия довольно успешно справляется с тем, чтобы находить волшебниц в ближайших городах и забирает всех – богатых, бедных, любой расы, из любого района; девочек, которых при рождении приняли за мальчиков; и тех, которые не всегда понимают, кто они, и тех, кто еще не осознал себя и вовсе не хочет об этом задумываться. Их мы обучаем. А мужчин предоставляем самим себе. И они занимаются тем же, чем все представители их пола.
– Разрушениями? Накапливанием капитала? Враждой? – колко произнесла Лена.
– Именно.
– А что будет после того, как мы закончим академию? Нас же отпустят? – спросила я.