Музыка здесь намного тише, и я понимаю, что раз не могу позволить себе отвесить негодяю вторую пощечину, то вполне в состоянии хотя бы «убить» едким комментарием. Ну что ж, держись. За Ксюшу и за всех обманутых женщин.
Выпрямив осанку и включив походку «от бедра» — а я достаточно для этого пьяна и зла — приближаюсь к негодяю. Егор смотрит на меня, ждет, что будет дальше.
Ну до чего же симпатичный мужик! Полностью в моем вкусе. Лет двадцать семь-тридцать на вид, плечист и неплохо сложен. Взлохмаченная прическа и двухнедельная борода выглядят не слишком опрятно, но ему это идет, как ни странно. Глаза под темными густыми бровями внимательные, цепкие. На мгновение мне становится жаль, что я узнала о его штампе в паспорте до того, как решилась переспать с ним. Упущенные возможности добавляют тяжести ногам, я замедляю шаг, стискиваю губы, стараясь выглядеть строже.
Он напряжен и насторожен. Ждет подвоха. Еще бы — щека, куда я ударила его, до сих пор румяная. И мне не должно быть за это стыдно.
Оцениваю его высокомерным взглядом, сажусь напротив, закидываю ногу на ногу. Кладу кольцо на стол и передвигаю ему. Он его тут же берет, начинает вертеть в руках, пристально рассматривая.
Смотрит на меня вопросительно. Мое сердце колотится, сейчас выскочит из груди. Сердце думает, что сегодня ночь высоких кардионагрузок.
— Ксения больше не хочет тебя видеть, — меня тошнит от него. — Не сомневайся даже, в жизни все возвращается, такая шикарная девушка, как она, быстро найдет себе прекрасного мужчину и лучшего отца ребенку, а ты останешься один. Ее боль тебе вернется, вот увидишь. И никому не станет жаль, — я начинаю подниматься, чтобы уйти. — Хорошего вечера.
В ответ ожидаю чего угодно: от оскорбления до удара, но никак не кивка.
— Это не мой ребенок, — ошарашивает меня Озерский. — Жена моя, а вот ребенок не мой. — Я уже успела сделать шаг к двери, но оборачиваюсь. Он так и сидит в своем кресле, скрестил руки на груди. Пялится на меня исподлобья. Если бы он пытался флиртовать, как тогда, на балконе, или грубить, я бы ушла, не оглядываясь. Но эти слова были сказаны без единой эмоции. Математик перевел взгляд на столешницу из коричневого дерева. Он пьян, но не агрессивен. Честно говоря, трезвым выглядел намного опаснее. Ему все равно, стою я рядом или ушла. Я думаю, он даже не понял, что произнес эти слова вслух. Сорвалось то, что болталось на языке. Накопилось, он отпустил. И снова остался один на один со своими мыслями.
— В смысле — у вас свободные отношения или что-то в этом роде?
— Теперь да, куда уж деваться.
— Почему ты думаешь, что не твой? — спрашиваю, замерев на месте. Просто развернись и уйди, почему ты продолжаешь стоять рядом и пялиться на него?
Кажется, он тоже немало удивлен моей настырности. Наливает себе виски, голыми руками берет лед из вазочки и бросает в стакан, делает большой глоток.
— Ну здравствуй еще раз, любопытная соседка, — говорит, улыбаясь. А глаза при этом грустные. — Откуда ты вообще знаешь Ксюху?
Кажется, он тоже немало удивлен моей настырности. Наливает себе виски, голыми руками берет лед из вазочки и бросает в стакан, делает большой глоток.
— Ну здравствуй еще раз, любопытная соседка, — говорит, улыбаясь. А глаза при этом грустные.
— Откуда ты вообще знаешь Ксюху?
— Я ее не знаю, она подруга Саши, а с Сашей мы вместе работали.
— А, — он понимающе кивает, — то есть ты считаешь, что имеешь право читать мне нотации, несмотря на то, что мы даже не знакомы и ты не знаешь ни обо мне, ни о моей жене ровным счетом ничего? — склоняет голову набок. Слова «о моей жене» из его уст не должны ранить, но делают это. Математик слишком мне нравится, чтобы не ревновать даже после того, как я узнала о его подлости. Боже, я безнадежна, чувствую себя провинившейся и глупой. Отлично понимаю, что не должна здесь находиться. Он-то не знает, что сто раз отымел меня всевозможными способами в моих безумных снах, он не в курсе, что его поведение я восприняла как личное оскорбление, потому что мысленно… присвоила его себе.
Топчусь на месте, а пора бы уходить. Глупо ведь получилось — они семья, ссорятся, мирятся… всякое бывает. То, что мы с Егором периодически переглядывались и ловили улыбки друг друга — совершенно ничего не значит, кроме того, что неправильная застройка районов, при которой дома расположены непозволительно близко друг к другу, разбивает сердца. Я почувствовала себя еще более неуютно. Не стоило вмешиваться.