— Может, «жена ревнивца» — не она? — с надеждой спрашиваю.
— Я уверен, что она. Было бы хоть одно сомнение, я бы за него ухватился.
— Черт, Егор, зачем ты вообще полез на этот форум! Ну к чему эти расследования! Он комично закатывает глаза, утрируя свою реакцию на мое замечание:
— Перечитай ее ник еще раз. Я проверяю всю ее почту.
— Это ненормально.
— Она знала, за кого выходила. Я никогда не скрывал, кто я есть на самом деле. Понимаешь… А как тебя зовут вообще? — вдруг спохватывается он. Да уж, вовремя. Мы почти час обсуждаем его самую что ни на есть личную жизнь, пора бы познакомиться.
— Вероника, — я протягиваю ему руку, и он ее быстро пожимает.
— Егор. Так вот, Вероника, я абсолютно отрицательно отношусь к изменам. Ксюша знала, что я никогда не смогу простить даже поцелуя с другим мужиком, не то что секс. А тут, по-моему, вообще гребаный трындец! Нет? Ты так не думаешь?
— Все совершают ошибки, — втягиваю голову в плечи, понимая, какую же чушь несу. Он, видимо, по глазам прочитал, о чем я думаю, поэтому проигнорировал мое нелепое оправдание.
— Я не могу любить женщину, которая меня не уважает и выражает это таким вот способом, — брезгливо морщится.
— Ты ее любил?
— С детства, — говорит и допивает свой напиток. Лед в его стакане не успевает таять, но Егор перед каждой новой порцией докладывает пару кусочков. Еще пара штук — и горочка будет.
— Погоди. Ну может, это шутка такая? Егор, нельзя же рушить жизнь из-за сообщения в интернете! Да мало ли что могло случиться? Вдруг ее элементарно подставили?
— Хотелось бы в это верить, но вот что-то не получается.
— А тест на отцовство?
— Сделаем после родов, конечно, но как прежде уже никогда не будет. Если мой — я, разумеется, согласен платить алименты.
— Однозначно развод?
— Естественно. Да о чем ты вообще говоришь? — он снова разводит руками. — Она трахается с другими, я трахаю других. Это похоже на семью, скажи мне, Вероника? Ты себе так представляешь брак?
Я вздыхаю.
— Спасибо, что прочитала и поговорила со мной. Хотелось с кем-то обсудить. Друзьям стыдно даже заикнуться, — задумчиво говорит он, распечатывая зубочистку, прикусывает ее. Вертит сигарету в руках. — Думал к священнику сходить, но, оказывается, исповедь происходит при всех. Шепчешь второпях на ухо, когда еще двадцать человек стоят за спиной, напрягая ушилокаторы. Я думал, все как в кино будет — закрытая кабинка, пустынный готический храм.
— Тебе нужно в католическую церковь.
— Предательство — это самое ужасное, что может сделать женщина по отношению к своему мужчине. У меня была семья, планы на будущее, беременная жена, а через минуту я потерял все, просто авторизовавшись за ее ноутом. Мой отец говорил, что все до единой бабы — шлюхи, а я не верил. Вот к двадцати восьми годам прозрел. Ну что ты смотришь на меня испуганно, Вероника, хочешь опровергнуть мои слова? Представь, я не могу даже наорать на нее, как следует, потому что она беременная, и вне зависимости от того, кто отец, у нее есть преимущество в любой ссоре.
— Мне жаль.
— И мне жаль, — он разливает остатки выпивки по стаканам. — Я не оправдываюсь перед тобой и не собираюсь. Напротив, признаю, что веду себя не образцово-показательно. Со стороны — так вообще, но понимаешь, Вероника, во все остальные моменты мне тупо хочется сдохнуть. Выкарабкиваюсь из этой гребаной ямы, как уж умею, — он допивает виски и задумывается, не заказать ли еще, а я делаю несколько глотков и кашляю.
— Егор, а у тебя есть враги?
Он приподнимает брови. Я продолжаю:
— У тебя или у Ксюши? Ты говоришь, что она все отрицает.
— Ну, разумеется, отрицает. Ей же жить хочется.
— А если ее и правда подставили, чтобы разрушить ваш брак? Что если твоей «ямы» не существует?
Он морщится. Я продолжаю:
— Ты говоришь, что не знаешь, кто МЧ2. Может, его вообще не существует? Вместо того, чтобы ныть и пить, взялся бы да выяснил!
— Как? Говорю же, с Ксюхой поговорить невозможно, как только ее что-то расстраивает, ей сразу становится плохо, она хватается за живот и теряет сознание. Ей дурно, а мне хреново. Пять месяцев. Это почти, блин, полгода тянется! Когда я впервые показал вот эти скрины, у нее поднялось давление, пришлось вызвать скорую, она неделю лежала на сохранении, а я чувствовал себя убийцей. Да и врач припер к стенке, заявил, что такими темпами я спровоцирую выкидыш. Как только она меня видела, сразу начинала рыдать, пока я не сказал, что верю ей. Мы типа помирились, живем вместе, но она понимает, что спокойствие мое — липовое и временное. Понимает и не лезет в мою жизнь.