Ладно, кажется, он не собирается устроить соревнования, чьи манеры безупречнее. Тем более, мы сидим на полу, позади ночь пьянки, у нас обоих ободрана кожа от совместных падений, которые я теперь вспомнила, правда, смутно. Что уж теперь. Повторяю за ним.
— Что? — переспрашивает он. — Прости, задумался.
— Егор, чем ты зарабатываешь на жизнь?
— Теоремами. Я учитель математики, — говорит он, как бы невзначай, я вспыхиваю от ассоциативного ряда, мгновенно построенного моей больной фантазией.
— Вообще не смешно.
Рассказывать ему — было очень плохой идеей. Худшей, наверное.
— Мне вчера тоже было не до смеха, я ж честно пытался с тобой дружить. Проявлять влаго… трахо… а, благородство (никак не запомню это слово) было непросто, я ведь в очередной раз тонул в жалости к себе. А когда это начинается, то я позволяю себе практически все.
— Практически? То есть все же какие-то границы имеются? — произношу мрачно, и он хохочет вслух, откинув голову.
— Кстати, — вдруг начинает хмуриться, — надеюсь, ты не думаешь, что я джентльмен? Сегодня утром тебе стало жарко, ты откинула одеяло, твое платье задралось, и…
— И ты ведь поправил одеяло?
— Ну, разумеется. Перед этим, правда, рассмотрел как следует твою попочку и передернул в ванной, — пожимает плечами.
О Боже.
— Егор, вне зависимости от того, правда это или шутка такая, твои слова звучат мерзко, — впиваюсь в него взглядом. — Ты вчера мне читал «Я знак бессмертия себе воздвигнул» и «Ночною темнотою покрылись небеса», а сегодня… Как ты вообще это совмещаешь в себе?
— О времена, о нравы! — он смеется. — Когда я работал над дикцией, то помимо скороговорок бабушка советовала тренироваться на Ломоносове. Поначалу после одного куплета у меня начинала болеть челюсть, но постепенно язык привык к тяжелым нагрузкам.
— Однако же…
— Не надо стесняться, это было неплохо. Ну, я про ванную.
— Эм. Ну, пожалуйста, — я решаю, что с меня хватит, поднимаюсь с пола, выходит не быстро, так как ноги затекли, и он успевает перехватить меня за руку.
— Получше даже, чем если бы я остался с той кошечкой из бара. Постой, не уходи. Прости. Останься, пожалуйста.
— Зачем?
— Затем же, зачем ты осталась вчера. Чтобы не дать мне тронуться умом в этой гребаной ситуации.
— Мне очень жаль, что твой брак разваливается, но я ничем не могу тебе помочь. Ты совершаешь ошибки, которые невозможно простить.
— Развалился. Брак уже развалился. В тот момент, когда она раздвинула ноги перед другим, остальное — вопрос времени. Пошлые шуточки — это единственное, что мне остается в моменте.
Дальше продолжаем завтракать молча, он о чем-то думает, я пытаюсь разобраться в своих ощущениях. Когда он говорит серьезные вещи, выглядит взрослым интересным мужчиной, когда пытается шутить — полным придурком. Я ведь не делаю ничего плохого, общаясь с ним? Разговаривать — это нормально, люди так делают, в том числе разнополые.
Мне неуютно в его квартире сидеть на полу с его подушкой, зажатой между ног. Словно я провела с ним ночь. Ушла возвращать кольцо, а сама заменила собой блондинку. Как мы докатились до такого? Пью я редко, особенно крепкие напитки, но алкоголь не стал мне мстить за редкость встреч, уничтожая память. Я отлично помню вчерашний вечер и все, что говорил мне Егор. Хорошенько надравшись, он признался в том, где и как больно, подкупив откровенностью.
А еще любовью к жене. Да-да, он до сих пор настолько сильно ее любит, что каждый раз, когда видит, чувствует, как внутри разрастается дыра. Хочет коснуться ее, но не может, потому что знает — изменила. Причем не один раз, судя по тому форуму, где отмечала даты половых актов «жена ревнивца».
«Я боролся за нее годами, — говорил он мне во «Взрослой библиотеке». — Этот гребаный брак не достался мне легко, как само собой разумеющееся. Ксюша стала моим призом. Она… мне хотелось идти домой каждый вечер. К ней. А теперь я не хочу домой. Я вообще никуда не хочу. Меня постоянно поздравляют с будущим отцовством, друзья по-доброму подшучивают, мама вовсю примеряет на себя роль бабушки. Моей маме за шестьдесят, и это должен был быть… ее первый внук. А я просто знаю, что скоро на нас всех обрушится пи**ец, который кого не размажет, того покалечит. Но перед моей бурей нет затишья, ей предшествует исступление, которому нет выхода».
Поэтому я осталась. Просто не смогла бросить его в таком состоянии одного, прониклась проблемой, почувствовала.
«МЧ1 — это круто? Еще как! Это успех! — помню, как выкрикивал пьяный Егор на улице. — Спасибо, дорогая, почти два года отношений — и вот благодарность! Спасибо, что не номер, блин, два! Выбился, бл*ть, в лидеры!»