— Значит, ты предполагаешь умысел? По-твоему, убийца знал, что под рукой у него окажется бритва?
— О да. Если Бероуна убили, то убийство было преднамеренным. Но я всего лишь теоретизирую, не имея пока фактов, — непростительный грех для профессионала. И тем не менее есть во всем этом какая-то натяжка, Майлс. Все слишком уж очевидно, слишком подогнано.
— Я сделаю предварительный осмотр, и тела можно будет увозить. Обычно первое, что я делаю на следующее утро, это составляю отчеты о вскрытии, но в больнице моего возвращения ждут не раньше понедельника, и секционная до половины четвертого будет занята. Твою команду это устроит?
— Для нас чем скорее, тем лучше.
Что-то в голосе Дэлглиша насторожило Кинастона.
— Ты его знал? — спросил он.
Это будет возникать постоянно, подумал Дэлглиш: «Ты его знал… ты эмоционально пристрастен… ты не хочешь, чтобы он оказался безумцем, самоубийцей, убийцей».
— Да, я его знал, — произнес он вслух.
— Что он тут делал?
— Ранее здесь, в этой комнате, он пережил некий религиозный квазимистический опыт. Возможно, надеялся повторить его и попросил у приходского священника разрешения провести тут ночь. Никаких объяснений не дал.
— А Харри?
— Похоже, Бероун впустил его. Может, нашел спящим на крыльце. Говорят, Харри терпеть не мог находиться в помещении вместе с другими людьми. Есть свидетельство, что он собирался спать в другой комнате — в главной ризнице.
Кинастон кивнул и вернулся к привычной рутине. Дэлглиш не стал ему мешать и вышел. Пока Кинастон не закончит, ему здесь делать нечего. Наблюдая за бесцеремонным обращением с ранами на трупе, за приготовлениями к последующей хладнокровной научной жестокости, он чувствовал себя неловко, как соглядатай. Его всегда интересовало, почему этот процесс казался ему более оскорбительным и мерзким, чем само вскрытие. Может быть, потому, что слишком мало времени проходило после наступления смерти, иногда тело еще не успевало остыть. Человек суеверный мог страшиться, что дух, испущенный столь недавно, все еще витает поблизости и может разгневаться из-за надругательства над разделенной с ним, но пока еще уязвимой плотью. Дэлглиша удивило, что он чувствовал себя утомленным. Ожидалось, что усталость придет позднее, когда он будет работать по шестнадцать часов в день, и эта рано навалившаяся тяжесть, чувство истощенности физических и интеллектуальных сил оказались для него внове. Интересно, возраст начинает сказываться или это лишнее доказательство того, что дело обещает быть необычным?
Он прошел в церковь и сел на стул напротив статуи Богородицы. Гигантский неф опустел. Отец Барнс ушел домой в сопровождении полицейского констебля, предварительно с готовностью опознав кружку: Харри часто приносил ее с собой, когда ночевал на церковном крыльце. Священник искренне хотел помочь и с промокашкой — чуть ли не до рези в глазах вглядывался в нее и в конце концов сказал, что черных отпечатков, кажется, действительно не было, когда он видел ее в понедельник, но он не уверен.
Дэлглиш наслаждался выпавшими ему минутами спокойного размышления. Запах ладана сгустился, но Дэлглишу казалось, что к нему примешивается другой, тошнотворно-зловещий. И тишина не была абсолютной. За спиной у него раздавались то шаги, то голоса, спокойные, уверенные и неторопливые — это работали профессионалы. Звуки казались очень отдаленными и в то же время были различимы, как мышиная возня за плинтусом, словно какое-то тайное темное дело творилось там. Он знал, что скоро два тела будут аккуратно упакованы в пластиковые мешки, ковер тщательно свернут, чтобы сохранить улики, особенно то важное пятно высохшей крови. Вещественные доказательства, найденные на месте преступления — бритву, хлебные и сырные крошки из большой ризницы, волокна ткани с одежды Харри и ту единственную обгоревшую спичку, — разложенные по пакетам и снабженные бирками, перенесут в полицейскую машину. Ежедневник он пока оставит у себя — тот понадобится ему, когда он поедет на Камден-Хилл-сквер.
У ног Богородицы с младенцем стоял кованый железный канделябр с тремя рядами залитых воском гнезд для свечей, из которых торчали лишь черные фитили. Дэлглиш инстинктивно нащупал в кармане десятипенсовую монету и опустил в ящик для пожертвований. Она звякнула неестественно громко. Он почти ожидал, что вот-вот рядом возникнут Кейт или Массингем, молча, но с любопытством наблюдающие за нетипичным проявлением сентиментального чудачества своего шефа. К канделябру цепочкой был приделан держатель для спичек, похожий на тот, что имелся в кухне. Дэлглиш взял маленькую свечку и, чиркнув спичкой, поднес огонь к фитильку. Казалось, тот разгорался необычайно долго. Наконец язычок пламени стал ровным и прозрачным. Адам воткнул свечку в гнездо, снова сел и уставился на огонек, который, медленно гипнотизируя, погружал его в мир воспоминаний.