Дэлглиш с минуту смотрел на него, подняв голову, Кейт молча стояла рядом. Вдоль третьего этажа фасада располагались три очень высоких фигурных окна, изначально, как он догадывался, представлявших собой открытую лоджию, впоследствии застекленную и окаймленную низкой каменной балюстрадой. Между окнами, поднятые на несуразных консолях, выглядевших скорее готическими, нежели неоклассическими, были установлены каменные кариатиды, чьи летящие линии, усиленные типично соуновскими пилястрами по углам здания, влекли взгляд вверх, мимо квадратных окон четвертого этажа к пятому, облицованному кирпичом, и наконец к венчающей все строение каменной балюстраде с рядом лепных изогнутых раковин. Пока он стоял, созерцая дом и не решаясь нарушить его покой, вдруг наступил миг неправдоподобной тишины, в которой, казалось, стих даже отдаленный рев машин на соседней улице, и ему представилось, будто время остановилось и два образа — сияющий фасад дома и грязная, забрызганная кровью комнатенка в Паддингтоне — застыли в воздухе, а затем растаяли, окрасив камни кровавыми пятнами, а кариатиды оплавились и стекли на землю красными струями. Потом светофоры переключились на зеленый свет, автомобильный поток двинулся снова, время возобновило свой бег, дом стоял незапятнанный, бледный в своем первозданном безмолвии. У Дэлглиша не было ощущения, что за ними наблюдают, что где-то за этими стенами и окнами, посверкивающими в переменчивом солнечном свете, есть люди, ждущие его в волнении, печали, а может, и в страхе. Даже когда он позвонил в дверь, прошло не меньше двух минут, прежде чем та отворилась и он оказался лицом к лицу с женщиной — Ивлин Мэтлок, как он догадался.
На вид ближе к сорока, она была удивительно некрасива. Дэлглишу даже пришло в голову, что теперь такую редко встретишь. Маленький острый нос, вдавленный между мясистыми щеками, на которых виднелись рваные синие прожилки вен, скорее подчеркнутые, чем скрытые пудрой. Строго поджатые губы над немного скошенным подбородком, начинавшим уже обвисать и обнаруживавшим признаки своего растущего двойника. Волосы с неумело сделанным перманентом были гладко зачесаны назад на висках, но пышно, как у пуделя, курчавились над высоким лбом на эдвардианский манер. Однако когда она посторонилась, чтобы пропустить их, Дэлглиш заметил, что запястья и щиколотки у нее тонкие и изящные, и это совершенно не вязалось с крепким коренастым телом и тяжелой грудью, выглядевшей почти чувственно под блузкой с высоким воротом. Он вспомнил, что рассказывал ему о ней Пол Бероун. Это была та самая женщина, отца которой он столь неудачно защищал. Это ей он дал кров и считал, что она абсолютно ему предана. Если это и правда, то она с исключительным стоицизмом скрывала свою скорбь о нем. Офицер полиции — все равно что врач, разъезжающий по вызовам, подумалось ему. Эмоции, с которыми его встречают, не назовешь обычными. Дэлглиш привык видеть облегчение, опасение, неприязнь, даже ненависть, но сейчас, на какой-то миг, он ясно различил в ее глазах неприкрытый страх. Страх почти сразу же исчез, сменившись чем-то вроде напускного и чуточку воинственного безразличия, но он успел его заметить.
Повернувшись к ним спиной, женщина сказала:
— Леди Урсула ждет вас, коммандер. Пожалуйста, следуйте за мной.
Слова были произнесены высоким, несколько натянутым голосом, со сдержанной властностью старшей медсестры, встречающей больного, от которого она не ждет ничего, кроме неприятностей. Миновав передний вестибюль, они оказались под сенью парящего в вышине купола внутреннего вестибюля и увидели слева изящную чугунную балюстраду консольной каменной лестницы, напоминавшую занавеску из черного кружева. Мисс Мэтлок открыла двойную дверь справа и, отступив, пропустила их внутрь.
— Если соблаговолите подождать здесь, я доложу леди Урсуле, что вы прибыли.
Помещение, в котором они очутились, тянулось по всей длине здания и, очевидно, служило одновременно парадной столовой и библиотекой. Оно было очень светлым. Из двух высоких арочных окон напротив двери открывался вид на прямоугольник сада, а огромная стеклянная панель в глубине выходила на каменную стену с тремя нишами. В каждой из них стояла мраморная статуя: обнаженная Венера, одной рукой стыдливо прикрывающая «венерин бугорок», другой — левый сосок; еще одна женская фигура, полузадрапированная покрывалом, с венком из цветов на голове; а между ними — Аполлон с лирой и в лавровом венке. Комнату делил на две части искусственный простенок, составленный из книжных шкафов красного дерева со стеклянными дверцами, над которым возвышалось навершие из трех полукруглых арок, украшенное резьбой в зеленых и золотистых тонах. Высокие книжные шкафы занимали все стены библиотеки, стояли между окнами, и каждый был увенчан мраморным бюстом. Фолианты, переплетенные в зеленую кожу и тисненные золотом, были одинаковы по размеру и встраивались в полки настолько точно, что создавался эффект скорее иллюзорно-перспективной живописи, чем реальной библиотеки. Между полками и в нишах над ними висели зеркала, бесконечно отражавшие пышное великолепие комнаты и создававшие перспективу повторяющихся расписных потолков, кожаных переплетов, мраморных бюстов, полированного красного дерева и стекла. Было трудно себе представить, что эту комнату используют как столовую или в каком-то ином качестве, а не исключительно для того, чтобы в восхищении созерцать романтическую одержимость архитектора пространственными сюрпризами. Овальный обеденный стол стоял у дальнего окна, но был занят макетом дома на низком постаменте, выставленном, как в музее; восемь стульев с высокими спинками выстроились вдоль стен. Над мраморным камином висел портрет баронета, заказавшего проект дома. Изящная утонченность полотна из Национальной портретной галереи, претерпев метаморфозу, в этой работе обернулась более простодушной мастеровитостью, свойственной девятнадцатому веку, но над безупречно повязанным галстуком все так же безошибочно узнаваемы были фамильные высокомерные черты. Глядя на портрет, Дэлглиш произнес: