Последней книгой, которую он брал в библиотеке, был роман Барбары Пим. С завистливым недоверием он прочел это изящное ироническое повествование о деревенском приходе, где викариев развлекали, кормили и вообще всячески ублажали прихожанки. Миссис Макбрайд живо пресекла бы что-либо подобное в приходе Святого Матфея. Она и на самом деле пресекла. В первую же неделю его службы миссис Джордан навестила его и принесла домашний фруктовый пирог. Миссис Макбрайд, увидев пирог в среду на столе священника, сказала:
– Ах, это один из знаменитых пирогов Этель Джордан? Холостому священнику вроде вас, святой отец, нужно держать с ней ухо востро.
Слова повисли в воздухе, отравленные скрытым намеком, и акт простой человеческой доброты был испоганен. Пирог прямо во рту превратился в безвкусное тесто, и, откусывая кусочек, отец Барнс чувствовал себя так, будто совершает нечто непристойное.
Миссис Макбрайд явилась вовремя. При всем небрежении иными обязанностями пунктуальность была ее коньком. Он услышал, как поворачивается в замке ключ, и минуту спустя она уже была на кухне. Казалось, она вовсе не удивилась, увидев его неподвижно сидящим в плаще, словно он только что вернулся после мессы, и Барнс сразу догадался, что ей уже рассказали об убийствах. Он смотрел, как она в прихожей аккуратно снимает шарф, выпуская на волю зачесанные кверху волны неестественно черных волос, вешает пальто в шкаф, снимает с крючка на кухонной двери рабочий халат, оставляет у порога уличные туфли и сует ноги в домашние шлепанцы. Заговорила она не раньше, чем поставила на плиту чайник, чтобы, по обыкновению, сварить им обоим утренний кофе.
– Да, вот уж подарочек так подарочек для прихода, святой отец, ничего не скажешь. Два мертвеца! Билли Кроуфорд у газетного киоска рассказывал. И один из них – старик Харри Мак?
– Боюсь, что так, миссис Макбрайд. Один из них – Харри Мак.
– А другой? Или полиция еще не знает, кто он?
– Думаю, с этой информацией следует подождать, пока не уведомят ближайших родственников.
– Но вы его видели, святой отец. Видели собственными глазами. И не узнали?
– Не спрашивайте меня об этом, миссис Макбрайд. Нужно подождать, пока полиция сама объявит.
– А кому понадобилось убивать Харри? Уж точно его убили не для того, чтобы поживиться тем, что на нем, бедолаге, было надето. Это ведь не самоубийство, правда, святой отец? Ну, знаете, такое, когда несколько человек убивают себя за компанию? Или полиция считает, что это сделал Харри?
– Они еще не знают, что произошло. Не стоит строить предположения.
– Нет, я в это не верю. Харри Мак не убийца. А вот тот, другой, про которого вы молчите, про которого никак не хотите говорить, наверное, мог. Харри был несносный вороватый старый черт, сквернослов, упокой Господь его душу, но совсем безобидный. Полиция не имеет права вешать это на Харри.
– Уверен, что они и не собираются. Это мог быть кто угодно. Кто-нибудь, вломившийся в церковь, чтобы ограбить ее. Или кто-то, кого сэр Пол Бероун впустил сам. Любой. Дверь была открыта, когда мисс Уортон пришла утром.
Он отвернулся к плите, чтобы она не заметила, как он покраснел от стыда и испуга, поняв, что имя Бероуна сорвалось-таки у него с языка. А уж она-то не пропустила его мимо ушей; кто угодно, только не она. И зачем он ей сказал, что дверь была отперта? Кого он старался приободрить, ее или себя? Да какая разница! Подробности все равно скоро станут известны, и покажется странным, что он так скрытничал, – странным и подозрительным. Но почему подозрительным? Разумеется, никто, даже миссис Макбрайд, не станет подозревать его. Со знакомым чувством безнадежности и отвращения к себе отец Барнс догадался, что говорит больше, чем следовало бы, в вечном своем стремлении расположить ее к себе, перетянуть на свою сторону. Это никогда не срабатывало, не сработало и теперь. Она не подхватила разговора о Бероуне, хотя он точно знал, что имя надежно запечатлелось в ее мозгу. Сидя напротив, он отлично видел торжество в ее хитрых маленьких глазках, слышал в ее голосе нотки мерзкого смакования.