— Сволочь! — я дернулась на кровати, ремни впились в кожу, но я не сдвинулась ни на сантиметр.
Пантелеев опасливо посмотрел на меня и отошел подальше.
— А, знаешь, твой план тоже был не плох. Отсидеться по-тихому и потом прибрать все к рукам. Хе-хе-хе. Только ты действительно думала, что с такими деньгами можно так легко расстаться и тебя никто не будет искать? Рассчитывала, что о тебе забудут? — он говорил очень вкрадчиво, но от его голоса у меня бежали мурашки ужаса по телу.
— Мне не нужны эти деньги, я готова в любой момент подписать что угодно! Давайте договоримся, пожалуйста, — я заплакала, но старалась не переходить на совершенные рыдания и сдерживалась.
— А потом ты передумаешь и снова сбежишь? Нет, Женя, — сказал он так грустно, что даже я поняла, что это конец, — это не наш вариант. Мой план вернее. Не знаю, поверишь ли, — этот ненормальный опять воодушевился, — но у меня до последнего не было четкого плана. А потом Олег рассказал мне, что обнаружил у тебя в карте психическое заболевание. Представляешь, какая это была удача! Это полностью развязало нам руки.
— Вы — псих! Самый настоящий! И Олег ваш такой же… — я заорала, не смотря на саднящее горло. Голова готова была разорваться от резкой вспышки боли. Крик забрал все последние силы.
— Ну-ну-ну, не расстраивайся. Скоро тебе будет уже совсем все равно! Как только можно будет признать тебя недееспособной, и меня назначат твоим опекуном, я заберу тебя домой. Ты не умрешь здесь. Это все временно.
— Лучше б ты убил меня, паскуда, — прохрипела я.
— Женя, что ты такое говоришь! — он посмотрел на меня, так, будто на самом деле был изумлен, — Смерть — это совсем крайняя мера! За кого ты меня принимаешь? Убийство — это всегда след, это всегда риск! Зачем, если можно подождать всего месяц? Войну всегда выигрывает терпеливый. И тебе не будет больно. Препарат из Европы, очень дорогой. Для лечения шизофрении, нового поколения. Ты скорее всего вообще ничего не почувствуешь, — его губы тронула легкая улыбка, а я поразилась тому, какие же у него неестественно мертвые, страшные глаза.
Как же я раньше не замечала этого?
— Ну, ладно, это, наверное, наш последний адекватный разговор. Я сейчас выйду через ту дверь и совсем скоро престану для тебя существовать. Врач говорит, что ты даже не вспомнишь меня. Тебя вообще больше ничто не будет тревожить. Это даже счастье в какой-то мере. Помнишь, ты говорила мне, что жизнь в большом городе не для тебя. Так не сопротивляйся, прими свою судьбу, Женя. Я, конечно, и не думаю, что ты меня поймешь. Я сам загнан в угол. Но если бы ты была на моем месте, то поступила бы точно так же… Не буду его затягивать… Прощай, Женя!
Он удалился с абсолютно прямой спиной, ни разу не обернувшись.
Я лежала, повернувшись лицом к стене, глотая бессильные, соленые слезы. От боли свело грудину. У меня в голове никак не укладывалось новая реальность. Было чувство, что я оказалась в фантастическом фильме ужасов. Разве так можно поступать с человеком? Это же так страшно, так невыносимо, так безысходно.
Я никак не могла сконцентрироваться и определить, что же мне делать. В голове плотно засела и прокручивалась на репите одна только фраза, произнесенная Пантелеевым: «Скоро будет уже совсем все равно». Даже не отреагировала вновь отворившуюся дверь. На тумбочку рядом с моей головой шлепнулось что-то дребезжащее. Я в испуге обернулась назад. Надо мной стоял, ухмыляясь и разглядывая с нездоровым любопытством, огромный грузный детина в несвежем костюме медбрата.
— Обед, — осклабился он, скользя по моим привязанным ногам близко посаженными, маслянистыми глазками, — А после — укольчики.
Мороз продрал по коже. Я сразу почувствовала к нему такую сильную неприязнь, что побоялась, как бы она не отразилась на моем лице. Я поняла, что не хочу сдаваться. Мне нужно вырваться отсюда любым путем. Подкупом, угрозами, обманом. Любым.
— Хорошо, спасибо, — попыталась говорить ровно, придав голосу твердость, — Я — Женя.
— Хах, — так и залился он не понятно с чего, и складки жира под спецодеждой заколыхались, — Забавная…
Я напряглась, чтобы не дать реакцию.
— А вы кто?
— Твоя сиделка и хранитель твоего благополучия — Толя, — представился он после минутного раздумья, — Будем вместе куковать, пока до кондиции не дойдешь.
Он подошел к койке вплотную и деловито потрогал ремни на ногах, чуть дотрагиваясь до самих ног. То же проделал и с руками.
— Крепко, — довольно проговорил он.
Я опять содрогнулась и даже глаза прикрыла от отвращения.
— А это удобно? Вы же — медицинский работник, вас, наверное, все по имени-отчеству зовут?
— Не удобно трусы через голову надевать, — прыснул боров и опять затрясся всем своим дебелым телом, — И какать стоя…
От невероятной дебильности ситуации мне хотелось заистерить, заорать во все горло. Поэтому сделала несколько медленных выдохов и вдохов.
— А что, вместе, значит, мы с тобой тут заложники? — я заметила, как обиженно вытянулось его лицо, — Ты сам-то обедал или только меня кормить будешь?
Я старалась говорить дружелюбно, не понимая пока, какой тон мне выгоднее выбрать.
— Еще чего? — возмутился Толя, — Пока можешь, сама себя обслуживать будешь. Я не нянька, а квалифицированный медик.
Он отстегнул одну мою руку и поставил мне на грудь пластиковую тарелку с какой-то бурдой в консистенции пюре и дал пластиковую ложку.
— Самообслуживание, — опять хохотнул он.
— Ты — веселый, Толя, — и его глазки недобро сверкнули, когда я произнесла его имя вслух, — Можно мне сначала воды?
Он молча подал бутылку. Я пила жадно, немного проливая на подбородок. Пить лежа было непросто. Бутылку держать одной рукой тоже почему-то выходило слишком трудно. Настолько она показалась мне тяжелой.
— А ну, хорош, — выхватил воду, — А то обоссышься!
А уж принимать пищу в распластанном положении — то еще удовольствие, но я знала, что это жизненно необходимо. Без еды, с пустым желудком у меня не было бы никакого шанса вырваться. Раз лекарства должны сломать меня только через месяц, то я еще поборюсь и найду выход.
Я запихивала в себя непонятную серую жижу и надеялась, что если сразу не стошнит, то удастся задержать в себе.
— Спасибо, — сказала, когда соскребла последнюю ложку, — Толя, а много ли ты здесь получаешь?
— Что получаю, все мое. Тебе-то что? — он вдруг с ненавистью уставился на меня.
— Я, думаю, что мы могли бы помочь друг другу. Тебе хорошо заплатят, если бы получилось передать от меня… хотя бы записку. За меня волнуется один друг. Или какую-нибудь вещь… — я увидела, как в непонимании и обиде вытягивается его лицо, и дрожат два подбородка, что не предвещало для меня ничего хорошего. Это сбивало и я начала тараторить, уговаривая и совсем сбиваясь, — И это ничем тебе не грозит… Никто ничего не узнает…
Толя закивал головой и полез в тумбочку. Достал оттуда бобину скотча и начал ожесточенно обматывать его вокруг моей головы. Через минуту я уже не могла пошевелить губами.
— Ну, что так лучше? Знаю я вас, мажористых выблядков. Скоро ты даже слюни свои не сможешь контролировать, а все еще думаешь, что чем-то распоряжаешься! Привыкла, что все можно купить? Ненавижу таких сук! Я тебя насквозь вижу, как облупленную. Не рассчитывай, что удастся со мной договориться.
Я ошарашено замотала головой. А он схватил шприц и со всего размаха всадил его мне в бедро. Было настолько больно, будто к ноге поднесли зажженную свечу. Слезы выступили от яркой волны скрутившей тело. Казалось, что мышцы отрываются от тела. Я попробовала выдыхать носом, но это не помогло, только усиливая впечатление удушья. В комнате становилось темнее, как будто резко завечерело. Я сделала попытку абстрагироваться и представить, что все происходит не со мной. Боль начала отступать и вскоре ощущалась, как рябь на озере, где-то на поверхности пугающе опустевшего сознания.