Софья Сергеевна Шамардина, или Сонка, как ее называл Маяковский, в юности принадлежала к футуристическим кругам, участвовала в поэтических вечерах. Их отношения с Маяковским относятся к 1913–1914 годам, причиной трагического разрыва послужила клевета на Маяковского, пущенная из ревности К. И. Чуковским. Софья Шамардина и Мария Денисова послужили основными прототипами собирательного образа Марии — героини поэмы «Облако в штанах». Первый фрагмент воспоминаний относится к возобновлению встреч в Петрограде и Москве в 1915 году.
Второй отрывок относится к 1923 году, когда Софья Сергеевна — жена председателя Совнаркома Белоруссиии И. А. Адамовича и видный партийный функционер — приехала по делам в Москву.
<…> В начале весны 1915 года приехала в Петроград. За книгами для военного госпиталя в Люблине. Искала Маяковского.
Ховины дали телефон, причем Виктор Ховин сказал: «Теперь ему нельзя с вами встречаться».
«Почему?» — «Вот увидите. Звоните». И правда — хорошо, дружески поговорили по телефону, но не встретились. У Ховина узнала о Лиле Брик. О Брике. И что Брики делают для Маяковского. Маяковский о Лиле мне не говорил.
<…> Всё, что было издано Маяковским, — всё повезла с собой. Вместе с чемоданом литературы для солдатской библиотеки.
Ховин очень недоброжелательно отзывался о Бриках, хотя и подчеркивал большую их роль в творческом росте Маяковского.
Летом 1915 года встретились в Москве. Жил Маяковский в Б. Гнездниковском, в девятиэтажном доме, где-то очень высоко.
И вот тут — я помню — увидела его ровные зубы, пиджак, галстук и хорошо помню, как подумала — это для Лили. Почему-то меня это задевало очень. Не могла я не помнить его рот с плохими зубами — вот так этот рот был для меня прочно связан с образом поэта… «Каждое слово, даже шутка, которые изрыгает обгорающим ртом он…»
Комната в Гнездниковском была очень приятная. И было очень хорошо. Но почти в каждой нашей встрече были моменты, о которых потом жалела. Так и в этой.
<…> Он очень веселился по поводу того, что я член горсовета «Сонка — член горсовета!»
<…> Я никогда не занималась своими туалетами, и в дни нашей юности вопрос, как я одета, его тоже не занимал. А теперь говорит: «Вот одеть бы тебя!» И рассмеялся, когда я ответила: «Плохи мои дела: раньше ты стремился раздеть меня, а теперь одеть».
Потом долго говорил мне о Лиле, о своей любви к ней. «Ты никому не верь — она хорошая». Показал мне фотографии. Так настороженно смотрел на меня, пока я вглядывалась в лицо ее. «Нравится?» — «Нравится». — «Люблю и не разлюблю».
Я сказала, что если семь лет любишь, значит, уж не разлюбишь. Срок этот казался невероятно большим (и был доказательством того, что ее можно так любить). И какое-то особое уважение к Маяковскому у меня было за эту любовь его.
С 1927 года я в Москве. Встречаемся. Еще не знакомит с Лилей. Но, встречаясь с ним, чувствую, что он всегда с ней. Помню — очень взволнованный, нервный пришел ко мне в ЦК рабис (была я в то время членом президиума съезда). Возмущенно рассказал, что не дают Лиле работать в кино и что он не может это так оставить. Лиля — человек, имеющий все данные, чтоб работать в этой области (кажется, в сорежиссерстве с кем-то — как будто с Кулешовым). Он вынужден обратиться в ЦК рабис (Профсоюз работников искусств) — «с кем тут говорить?»
Повела его к Лебедеву. Своим тоненьким, иезуитским таким голоском начал что-то крутить и наконец задал вопрос: «А вам-то что, Владимир Владимирович, до этого?»
Маяковский вспылил. Резко оборвал. Скулы заходили. Сидит такой большой, в широком пальто, с тростью — перед крошечным Лебедевым. «Лиля Юрьевна моя жена». Никогда ни раньше, ни потом не слышала, чтоб называл ее так.
И в этот раз почувствовала, какой большой любовью любит Маяковский и что нельзя было бы так любить нестоящего человека.
Наконец-то или в конце 1927 года, или в начале 1928 я ее увидела в Гендриковом переулке, уже давно приготовленная Маяковским к любви к ней. Красивая. Глаза какие! И рот у нее какой!
Из воспоминаний «Футуристическая юность» (в кн.: «Имя этой теме — любовь». М.: Дружба народов, 1993. С. 25, 31).Дружба и доверительные отношения Маяковского и Шамардиной продолжались до последних дней его жизни. В 1927 году Иосиф Адамович был из Белоруссии переведен в Москву. В 1929 году они с Софьей Сергеевной участвовали в юбилейном вечере Маяковского в Гендриковом переулке. В 1937 году в обстановке массовых сталинских репрессий, предчувствуя арест, Иосиф Адамович застрелился в экспрессе Владивосток — Москва.