Как-то раз, среди ночи, Щенка сильно вздрогнул и сразу сел на кровати.
Владимир Владимирович проснулся и зажег электричество.
Щен сидел, повернувшись к двери, наклонив голову на бок, и прислушивался, чем-то явно обеспокоенный.
Мы помолчали, вслушиваясь. — Полная тишина.
— «Что ты? Что случилось?» —
Щенка, не взглянув на нас, соскочил на пол, побежал к двери и встал на задние лапы, передними толкая дверь.
Дверь не поддавалась.
Беспокойство Щена росло. Он заметался от двери к Владимиру Владимировичу и обратно, оглушительно (среди ночи!) залаял и требовал, чтобы ему открыли.
Мы, как ни напрягали слух, попрежнему не слышали ничего, кроме Щенкиного лая.
Испугавшись, что он перебудит соседей, Владимир Владимирович протянул руку от своей кровати к двери и снял крючок.
Щен выскочил в переднюю, бросился к выходу и залаял и зашумел, как нам казалось, уж совсем невыносимо!
Со словами: «это животное взбесилось!» — Маяковский влез в ночные туфли и пошел в переднюю.
Щен уже не лаял, а выл, повернув к нему голову, и ни на шаг не отходил от входной двери.
Владимир Владимирович отпер.
За дверью оказалась окровавленная, с ободранным боком и поджатой лапкой Муська!
Она еле слышно повизгивала. Услышать ее через две двери было немыслимо, можно было только «почувствовать».
Щенка кинулся к ней.
Владимир Владимирович подхватил ее на руки и внес в комнату. Видно, Муська побывала в какой-то большой драке и еле ноги унесла.
Оставшейся в самоваре теплой кипяченой водой я обмыла Муськины раны. Она сама подставляла их, сидя на руках у Владимира Владимировича и повизгивала страдальчески-благодарно. А Щенка поставил передние лапы Маяковскому на колени и старался кого-нибудь или что-нибудь лизнуть.
Осип Максимович затопил камин. Перед камином расстелили чистое полотенце к уложили Муську. Муська принялась зализывать раны. Щенка пристроился рядом, стараясь прижаться к ней хоть каким-нибудь местечком.
Он долго еще вздрагивал, подымая голову, и убедившись, что все в порядке и Муська здесь, укладывался спать.
Щеник был замечательный парень! Веселый, ласковый, умный и чуткий. Настоящий товарищ.
Когда кому-нибудь из нас бывало грустно, он чувствовал это и старался утешить, как мог.
Если Владимир Владимирович в задумчивости закрывал лицо ладонью, Щеник становился на задние лапы, а носом и передними лапами пытался отвести руку и норовил лизнуть в лицо.
После тяжелой болезни к нам приехал наш друг Лев Александрович — с шумной столичной Мясницкой отдохнуть в Полуэктовом захолустье, — Щен, видно, вспомнил, что говорил ему Владимир Владимирович о «Леве» и отнесся к нему, выздоравливающему, с трогательной нежностью. Подолгу лежал с ним на кровати в его комнате, потихонько гулял с ним по двору.
Голодной зимой Маяковский пешком ходил из Полуэктова на Сретенский бульвар на работу.
Трамваев не было, на извозчике доехать немыслимо, такие страшные были ухабы.
До мясной лавки на углу Остоженки Щен провожал Владимира Владимировича.
Они вместе заходили в мясную и покупали Щенке фунт конины, которая с'едалась тут же на улице, около лавки. Это была его дневная порция, больше он почти ничего не получал — не было. Проглатывал он ее молниеносно и, повиляв хвостом, возвращался домой.
Маяковский, помахав шапкой, шел в свою сторону.
В ту зиму всем нам пришлось уехать недели на две и Владимир Владимирович отвез на это время Щенку к знакомым.
В первый же день, как вернулись, поехали за ним.
Мы позвонили у двери, но Щен не ответил на звонок обычным приветственным лаем…
Нас впустили — Щен не вылетел встречать нас в переднюю…
Владимир Владимирович, не раздеваясь, шагнул в столовую.
На диване, налево, сидела тень Щена. Голова его была повернута в нашу сторону. Ребра наружу. Глаза горят голодным блеском. — Так представляют себе бродячих собак на узких кривых улицах в Старом Константинополе.
Никогда не забуду лицо Владимира Владимировича, когда он увидел такого Щена. Он кинулся, прижал его к себе, стал бормотать нежные слова.
И Щеник прижался к нему и дрожал.
Опять ехали на извозчике и Владимир Владимирович говорил:
— «Нельзя своих собаков отдавать в чужие нелюбящие руки. Никогда не отдавайте меня в чужие руки. Не отдадите?»
Через несколько дней Щенка отошел и стал лучше прежнего.
С едой становилось легче. Мы откормили, пригрели и обласкали его.
Выросла огромная золотисто-рыжая, очень похожая на сеттера, дворняга. Очень ласковая. Слишком даже, не по росту, шумная и приветливая.