В цитате должна быть печень трески. Мы используем печень чехони. Что получится…? Качественный рыбий жир («белый») мы пытаемся топить из внутренностей судака, но этой рыбки сильно меньше.
Для чего? Нужно объяснять? — Рыбий жир назначается при туберкулёзе легких, костей или желёз, при рахите, анемии, при истощении после тяжёлых заболеваний, против куриной слепоты. Полный набор актуальных угроз для здешних хомосапиенсов. Особенно — детей.
По «Указу об основании» мне следует принимать сирот. Что масса из них будет перегружена вот такими болячками… Чтобы потом локти не кусать — надо сделать запас.
Делали. Горит.
С-с-с… Спокойно…
В свете улетающего пламенем «эликсира жизни» для десятков или сотен детей, стал лучше виден кусок пляжа. Муромский плот, наша «рязаночка», в которой два чужих мужика махали топорами, пробивая днище. Другие лодки, уносимые течением. И два ушкуя. Не вытянутые на берег, а привязанные к вбитым нами, два дня назад, сваям временной пристани.
Убегающие по пляжу мужики впрыгивали в ушкуи, очередной залп стрелков Любима существенного эффекта не произвёл — далеко. Кто-то упал, кто-то завопил, его за шиворот втянули через борт. Последние беглецы сбросили канаты с причальных столбов, ушкуи выпустили вёсла, развернулись по течению Оки и…
На Руси говорят: «и был таков». Предполагается, что прежде, пока шкодничал, «таков» — не был.
Спускаться с обрыва, выйти на пляж… было стыдно.
Первое, что я увидел внизу, в устье оврага — давешний бондарь. Какого чёрта его понесло с верху, с места будущей мастерской — сюда, к реке?! Смерть свою искал?
Убежать на своих клюках он не мог. Да, похоже, и не пытался. Разрублен топором лоб, а не затылок. Ещё мёртвые. Можно радоваться — не Пердуновские. Мои — хоть и молодые, а ребята здоровые, крепкие. Они больше на верху работы делают. Здесь — калеки. Пришлые, приблудные, «брошенные»…
И что?! Это тоже мои! Теперь — покойные.
С-с-с… Спокойно…
— Весело живёшь, воевода. Так князю и передам. Что подарочек его — шиши речные прибрали.
Пришедший на плоту муромец, сидит на песке и заматывает тряпкой окровавленную руку. Рядом, с огромными, испуганными глазами, сидит на корточках его мальчишка. Этот — цел. Видимо — успел убежать.
— Не. Я под водой спрятался.
— А дышал как?
— А у нас на плоту сзади щель есть. Такая… ну… отхожая. Я поднырнул и сквозь неё…
Настоящий славянин. Ещё византийцы отмечали манеру славянских воинов прятаться в воде с головой и дышать сквозь камышовые трубки. Потом выскакивали из такой засады с оружием в руках. Здесь — не камыш, и малёк — не воин, но принцип тот же. Главное — соображалка сработала. Плот-то вытащили из воды только наполовину — под кормой глубины хватило.
— Ванька! Раззява плешивая! Да что ж это деется?! Да ведь всё ж прахом! Люди — побиты, товары — пограблены, труды — порушены…! Для чего?! Для чего стараемся?! Для шишей гадских?! Чтоб им ни дна, ни покрышки, чтоб подняло да размазало, чтоб трясца их одолела, чтоб кости растеклися, что б…
Опасность прошла — Николай появился. Весь… в крайнем расстройстве. В слезах и причитаниях. Ходит по пляжу, поднимает разное брошенное, роняет. Плачет и проклинает. Будто — с ума сошёл. Он тут каждую вещицу через руки пропустил. Вон — рукав от озяма. Он за тот озям целый вечер торговался. Выторговал, почитай, задарма.
Я его понимаю.
Но говорить мне так… нельзя.
Впрочем, несмотря на вполне искреннюю скорбь по поводу утраты части майна и кажущееся сумасшествие, Николай в разуме. Достаточно одного пристального взгляда. Он валится на колени передо мной, подвывая и стукая головой в песок, извиняется за «ваньку».
— Иване! Господине! Прости дурня старого! Не со зла! С тоски-печали! Ведь делали ж старалися! Ведь и твои ж труды тута вот! А всё прахом, всё попусту! У, злыдни проклятые!
Не вставая с колен, грозит кулачком в темноту, туда, куда ушли ушкуи.
Подходит, прихрамывая, один из моих ребят.
— А я тама… сараюшку городили, воротцы навешивал. Там и заночевал. А тут эти. Побегали вокруг, да я и убежал. Прости воевода — мне против троих… плотницким топором биться… не посмел.
— Молодец. А то и тебя тоже бы… обмывали да складывали. Сказывай — чего видал.
Из его рассказа получается такая картинка. Два ушкуя. Гружёны под борта. Новогородцы. Человек по двадцать на каждом. Знали, что я стою на Стрелке, но не знали подробностей. Что-где тут нынче расположено. Это хорошо — лазутчиков шишей среди моих нет. Наверное. Утащили нашу мордовку и двух относительно целых мужичков из новосёлов. Своего полона, вроде, не было.