Выбрать главу

Ветра не было. Ещё в темноте, вскоре после начала гонки, пошёл туман. Затянул и реку, и берега. Так мы в этом… молоке и наяривали. Сухан изредка говорил:

— Лево.

И мы уходили от столкновения с очередным мысом. Или:

— Право.

И мы убирались со стрежня, выигрывая сажени и секунды.

Здесь не 30 вёрст Волги перед Плёсом, прямых, как стрела. Что и дало название городку. Но и петель чуть ли не в полный оборот, как у Клязьмы в устье или резких поворотов как у Зубца — здесь нет. Понятно, что берега — не по линейке выровнены. Совсем не гребной канал. Но берег и река звучат по-разному. Если слышишь шипение волны на бережку — отворачивай…

Как же это сказать-то правильно? «Речистее»? По аналогии с «мористее». Вот мы и наяриваем. То — речистее, то — береговистее.

«Мы наяриваем»… Моё дело — на корме весло в реке держать. Гребут-то… Интересно видеть, насколько они разные. Сухан — весь в меня. В смысле: зануда. Встал на колено, понял механику, поймал оптимум — по положению тела, моторике движения, ритму… и — держит. Практически не меняя ни замаха, ни наклона. Салман — здоровее. Больше, длиннее, мощнее… загрёбистее. Сначала его половина лодки впереди бежала. В смысле — подруливать приходилось. Почему мы из устья Оки к другому берегу Волги и перескочили. Теперь поутих малость. Дальше, глядишь, и устанет.

Всё-таки гребля — постоянной практики требует. Мы-то с Суханом вон, от самой Твери вгрёбываем. Да и вообще — выносливость у моего зомбяры… А ты побегай столько за Ванькой-плешивым, который «мышь белая генномодифицированная» — и у тебя номерные дыхания без проблем открываться начнут.

Часа через два, когда тёмно-белое молоко вокруг стало чуть светлеть, Сухан негромко сказал:

— Впереди. Гребут.

Гребцы на пироге, в отличие от вёсельной лодки, смотрят вперёд. Салман, напряжённо вглядываясь в туман, фыркнул:

— Ештене жок… э… нет ничего.

Мда… в тумане сонар лучше визора. Но проблема не снимается: «мы вас догнали»… ну и что теперь с этим делать?

Мучительные измышления: а как бы втроём уелбантурить насмерть человек сорок ушкуйников — грызли мою душу ещё с Окского берега. Нет, если бы мои лодочки были на ходу, то посадили бы Пердуновскую хоругвь и… Я так думаю, что мои ребятки неторопливо и малой кровью пакостников уделали бы.

Но пришлось использовать вот это «пирожковое» корыто. Для которого и три человека — многовато. Поэтому я и полез в драку — остаться на берегу, посылая кого-то на возможную смерть… После того как весь «стрелочный» народ восхитился моим неизбывным героизмом и нестерпимой склонностью к правосудию…

«Сначала человек работает на авторитет — потом авторитет работает на человека» — широко известная мудрость.

У меня тут именно что — «сначала». В очень острой форме. Поскольку и новосёлы имеются, и свидетель из Мурома припёрся.

Надо по Суворову: «Удивить — победить». Точнее: победить — ворогов, удивить — своих. Как?

Я — сухопутный человек. В лесу или в поле — вижу местность, срабатывают детский или наследственный опыт: вот тут — упасть, тут — ползком, тут — броском… А на воде?

Я не знаю лодейного боя. Нет, старшие товарищи, конечно, рассказывали. Но собственного опыта у меня… Как мы на Угре мордву резали? Когда мокша девок моих воровали…

Ну, Ванюша, вспоминай. Ищи разумное тактическое зерно. И как же мы их тогда…? Пляски нагишом, удушение запасной тетивой, удар комлём, греческие песни, высадка на берег…

Во! Главное! Боя «в угон» не было! Мы их догнали, обогнали, высадились и пошли навстречу. Мы их обошли, потому что они нас не признали. А здесь… пока туман…

Пришлось уточнить у Сухана оперативную обстановку. Берег справа, шагов сто, ушкуй впереди, шагов двести, второй дальше, шагов пятьсот. Видимость… меньше 10 шагов. И мы приняли вправо.

Почему к берегу? — Время. Солнышко встаёт. Вот-вот туман расходиться начнёт. А по затонью, по тихой воде вдоль берега — идти существенно легче, быстрее.

Было несколько минут… неприятных. Когда мы оказались между берегом и противником, и я всё ждал, что нам навстречу вывернется из тумана какой-нибудь…

«Есть на Волге утес, диким мохом оброс Он с вершины до самого края; И стоит сотни лет, только мохом одет, Ни нужды, ни заботы не зная».