И вот мы, со всей дури, в такой, ни в чём не нуждающийся, беззаботный, небритый «от вершины до самого края» скально-моховой персонаж преклонного возраста и нудистских наклонностей… Было похожее. Но мы к тому моменту оказались не на траверзе ушкуев, а между ними — смогли несколько сманеврировать.
Я сильно переживал: а вдруг услышат? Но мы шли тихо — матом не разговаривали, песен не пели, лозунгов не скандировали. Я ж — «Немой убивец», с чего орать-то? А сами ушкуи вгрёбывали по полной, забивая своим звучанием наши тихие шумы.
Туман начинал редеть, когда мы чуть отскочили от берега и встали носом навстречу разбойничкам в паре сотен шагов впереди по курсу первого ушкуя. Только и хватило времени, чтобы подцепить доспехи да оружие, достать из тулов луки. Я уже говорил, что мои блочные луки можно хранить с натянутой тетивой?
Мерный плеск вёсел о воду, размеренное дыхание гребцов, скрип уключин… в тумане проявились очертания лодии, резная голова коня на носу, низкосидящие, из-за перегруза, борта, чей-то негромкий, утомлённый, чуть осипший, хорошо различимый молодой голос:
— Коряга по носу, примай влево, багор подай.
Вперёдсмотрящий, замученный бессонной ночью, углядел нашу пирогу и принял её за плывущую по течению корягу. На Руси такое — повсеместно. Конечно, нынче не половодье, когда сходные «подарки речникам» стаями ходят. Но и летом отдельные экземпляры встречаются.
На ушкуе не табанили — продолжали равномерно опускать вёсла в воду. Видимо, кормщик просто сдвинул кормило. Рядом с коньком на носу лодки в тончающей пелене тумана забелело ещё одно пятно. Похоже, напарник с багром подошёл. Чтобы оттолкнуть топляк в нашем лице.
Тут Салман лёг на дно, растопырившись руками и ногами в борта нашего корыта.
Ух, как я не люблю бескилевые кораблики!
А мы с Суханом встали в рост. С изготовленными луками в руках.
У этих пирог глубина внутри — меньше колена. У ушкуев — по самые… «вам по пояс будет». Но они загружены с верхом. В воде сидят глубоко. И я с высоты своего роста, сквозь прицел своего лука спокойно наблюдаю все внутренности кораблика. А дистанция уже — шагов тридцать. То есть, для нормального лучника с нормальным инструментом — вообще ничего.
— Мой — левый. Пуск.
Двое на носу вякнули и улетели внутрь. Пара вёсел на борту встали вверх — гребцы со скамеек полетели. Ушкуй вильнул в одну сторону, в другую, довернулся к нам бортом, и ещё пара стрел легли в плохоразличимую шевелящуюся кучу людей в куче барахла.
Течение постепенно сносило нашу лёгкую лодочку ближе к новгородцам. Там вопили, дёргали в разные стороны вёсла. Деревянный стук, русский мат, женский взвизг, влажный ляп и волжский всплеск… Что-то выпало за борт.
В какофонии раздался, наконец, осмысленный командирский голос:
— Щиты! Топоры! Мать…
И захлебнулся. Уже был виден их главный, видно, как он потрясает топором и отшвыривает за шкирку в сторону какого-то из непроснувшихся ватажников. И улетает за борт — Сухан вогнал стрелу ему прямо в грудь. А я углядел, наконец-то, кормщика.
Дядя попытался спрятаться. Но среди толчков, сотрясавших лодку, он потерял шапку. Порозовевшая плешь светит в молочной пелене тумана как маячный огонь.
Бросить кормило, даже пытаясь укрыться от стрелка… Настоящий кормщик не отпустит рулевое весло даже в смерти. Его выгнуло от попадания моей стрелы. Вот так, «встав на мостик», спиной над бортом, с кормилом, плотно прижатым к груди, он и ушёл, плешью вперёд, в Волгу.
А мы с Суханом повторили. В общую смутно шевелящуюся толпу. И — по-третили.
Ушкуй развернуло поперёк течения, нашу лодочку уже принесло под борт к новгородцам, когда мы пустили последнюю пару стрел. В двух добрых молодцев, успевших ухватить щиты и топоры.
Всё чем могу: на такой дистанции лёгкие, круглые, типа мордовских, трёх-пятикилограммовые щиты речных шишей — стрелу не держат. Надо брать старославянские, трёх-пятипудовые. Не взяли? — «Лови, фашист, гранату».
Я закинул на борт ушкуя «кошку», упал на колени и подтянул лодочку к ушкую.
Факеншит! Чудом не перевернулись! Салман несколько преждевременно решил, что его роль балласта на дне этой… каноёвины — закончилась. Всё время, пока шла лучная стрельба, меня, честно говоря, больше волновала не возможность ответа или точность попадания, а та осиновая хрень, которая играла у нас под ногами. Почему, собственно, и Сухан не использовал свои сулицы — перевернёмся нафиг!
«Соколиный Глаз предложил Дункану и его спутникам сесть в носовую часть пироги, сам же поместился на корме — и стоял так прямо, будто под его ногами была палуба большого корабля, сделанного не из древесной коры, а из гораздо более прочного материала».