— Тихо! Кому моё слово — закон — отойди вправо. Кому закон — русский обычай — отойди влево. Живо. Ну!
Народ забурчал сильнее, раздались красочные эпитеты, переходящие в матерные. Кто-то сдёрнул с головы шапку и кинул себе под ноги. Толпа дружно повалила шагов на пять влево. Постояли, посмотрели. И несколько человек побежало назад. Среди оставшихся началась бурная дискуссия. С мордобоем. Какой-то одноглазый мужик сшиб кулаком двоих повисших на нём хромых инвалидов и прыжками перебежал в кучку «верных».
Ну вот и всё. Броненосец «Потёмкин». Только без брезента.
— Хоругвь! К бою! Лучники, луки поднять! Наложить, тянуть, пуск!
Хорошо, что у составных луков не надо перед каждым боем натягивать тетиву. Второй раз за сегодняшний день слышу характерный звук втыкающихся в живое, не прикрытое доспехами мясо, стрел. И поток воплей, матерщины убиваемых. Мещеряки кричали тише — лесовики вообще реже горлом берут. Несколько человек кидаются убегать к краю недалёкого оврага. Любим вежливо командует повторение залпа.
— Чарджи, у нас есть ещё из гридней, кто вражьей крови не попробовал? Командуй. Пусть учатся.
Вторая кучка моих… будущих сограждан, смутно подвывая и творя молитвы, опускается на колени.
— Кто тут старший? Мертвяков надо закопать. И утрешних мещеряков — туда же.
— Господи… господине… да как же это?! Это ж наши! Это ж русские, православные! С нашего же войска! Ты ж им волю вольную обещал!
— Я обещал волю вольную под моей волей. Такие — наши. Эти — не наши. Кому не любо — могут уйти. Давай дело делать, рассусоливать неколи.
Убрали мёртвых, разобрали их майно, мужички малость пережили стресс массового расстрела. Уже в темноте, запалив два огромных костра, я приступил к процедуре принятия присяги. Той самой — Севастопольской. С молениями и целованием креста. В данном случае: моего «противозачаточного».
Уйти никто не рискнул. Идеалистов и патриотов, как набралось почти четыре тысячи среди отрядов Анненкова — нет.
Уходя в Китай, Анненков предложил всем желающим остаться в России — сдать оружие. Когда это было выполнено, несколько тысяч безоружных людей были перебиты: «изъявившие желание вернуться в Россию… в момент, когда проходили ущелья, пущены под пулемётный огонь оренбургского полка».
У меня нет пулемётов, но что-нибудь аналогичное — устроил бы. Просто для того, чтобы «недоброжелатели» не ходили по «Святой Руси», не рассказывали про Всеволжск злобных выдумок. «Вражескую пропаганду» — надо давить вместе с носителями.
Проведённая присяга явилась первой всеобщей переписью жителей Всеволжска.
Из 30 человек, пришедших ко мне из Пердуновки, осталось 24. Ещё: я с Суханом и Салман. И одна баба — Марана. Из 52 человек, оставшихся на Стрелке из войска — 18. И две бабы. Причины потерь: набег ушкуйников, конфликт с мещерой, два несчастных случая — на лесоповале и на реке, конфликт со мною. Ещё около десятка умерли от ран, полученных во время похода. Пришедших отдельно, своей волей из своих земель — нет.
Уже к утру число жителей уменьшилось ещё более.
По случаю принятия присяги состоялся торжественный ужин. С некоторой выпивкой. По чуть-чуть. Но кое-каким… хватило. Алкоголь и секс часто идут по жизни рука об руку. Два чуть поддавших инвалида и хорошо поддавшая дама. Это даже не полковая шлюха. Это… когда пробу ставить уже некуда и не хочется. Компашка облюбовала сараюшечку под названием «зимний вещевой склад».
Есть задачи текущие, есть задачи отложенные. Зимние вещи нам сейчас не нужны — их и убрали. Всем понятно, что через несколько месяцев от этого ресурса будет зависеть само существование поселения. Но вот сейчас — рыба, тара, расчистка местности, минимальная санитария, подвиги эти идиотские… Не доглядел.
«Кавалеры» повздорили, дама была никакая. Обиженный, отставленный на вторую очередь, запалил сложенные тулупы. Хотел парочку дымом выкурить. В чём, чуть позже, глупо хохоча, сам и признался.
— Ён — чих-чих. А сам — тык-тык. Головой мотает, а не слазит. А я давай поддувать. Шкурой какой-то. А тут оно как пых! Ну-у… Я-т думал — зачихают да выскочут. А оно вишь как. Господь, стал быть, не попустил.
— И я не попущу. Мёртвых — обмыть, этого — под кнут. Потом всех троих — похоронить.
«Нет худа без добра» — русская народная мудрость. Серия провалов, в части внешних и внутренних угроз, заставили меня меньше радоваться окружающему миру, меньше доверять людям, меньше мечтать о «светлом будущем», о «волшебном городе», о «великом русском народе» — умном, добром, сметливом, о «белоизбанутой Руси», где дети не будут дохнуть в газовой камере, устраиваемой им их собственными любящими родителями…