Больше 4 часов на посту человека держать нельзя. Две вахты по 8 человек.
Бли-и-н! Как серпом…
Задавлю! Задавлю эту средневековую хрень нахрен! Ну что тут непонятного?! Парням надо выспаться. Иначе они сами себя на работах угробят. 16 человек по 4–5 часов рабочего времени — долой. Каждый день!
Но вот же — сработало. Пост на Стрелке углядел лодочку с беглецами на реке — ночь светлая была. Подняли тревожную группу, сбегали, вернули.
Мужички — костромские. Там нынче — ворьё через одного. Но дело не в жажде наживы. Им зазорно показалось «носок тянуть». Обидно. Вот так они меня поняли, вот так им на сердце легло. И отрез парчи они спёрли не для прибыли, а чтобы урон Воеводиной чести сделать, чтобы, стал быть, хрен плешивый призадумался, обозлился и эта… умылся.
— Всё? Ноготок. Обоих под кнут. По 20. Копачи где? С утра ещё две ямы.
— Эта… Воевода, дозволь слово молвить. Эта… ну… не по обычаю. Ежели в войске тать взят с поличным, то надлежит его «в куль да в воду». Ну… в реку, стал быть, метать. В мешке и с камнями за пазухой. Да и кату твоему двоих подряд кнутом забить… Долго и трудов немало.
— Ноготок, ты как? Справишься? Просто не затягивай сильно. А насчёт «в куль да в воду»… Волгу мусорить не хочу. С реки люди воду пьют. Мертвечину туда добавлять… не хорошо.
Кнутобитие подзатянулось, и темноте ещё один новосёл свалился в овраг. Где сломал себе шею.
Утром нашли труп, обмыли. Пошли на работы. Тут, на лесной делянке, в десятке шагов от меня, два мужичка, односельчане, едва ли не родственники, как-то неудачно завалили сосну, переругивались-переругивались и вдруг начали махать друг на друга топорами. Парнишка из моих кинулся их разнимать. Получил одним топором — в шею, другим — в бок.
— Вы что делаете?!
— Дык… эта… ну… Мы ж не хотели… Бес попутал… Дык он же сам! Он же сам влез!
— Ты на соседа топором махал? Слова громкие матерные говори? Это что, бес научил? Мне сатаной выученных — не надобно. Сказал? Махнул? Попал? — Отвечай. Ноготок — ещё двое. Твоих клиентов.
Парнишка истёк кровью. Чуть позже, на подвесе — оба его погубителя.
На Стрелке вбивалась новая, непривычная для «Святой Руси» манера: «каждое лыко — в строку».
Хочешь сказать? — Скажи. Тихо. Чётко. По делу. Хочешь ударить? — Бей. С полной готовностью принять на себя все последствия. Сопли — подобрать, шнурки — погладить, инструмент — выправить, штаны — заштопать. Руками — не махать, без дела — не торчать, «за базар — отвечать».
На полноценного мичмана-подводника — я не тяну. Но я же не один. А когда Сухан начинает работать прапором… строевой шаг пробивается даже у одноногих.
Мои «стрелочники» начали меняться. Даже внешне: в причёске, одежде, походке, стойке. Уже ничего не висит, не болтается, не торчит, не оттопыривается. Стоит — смирно, смотрит — прямо, говорит — ясно, делает — чётко.
Остальные — умирают. К сожалению — не они одни.
Умер парень, раненный мещеряками. Вроде уже и выздоравливать начал, но занесли инфекцию при перевязке. Мара ругалась страшно. И вышибла этого своего помощника на общие работы.
— Лягушонок! Что ж ты за дурней собрал?! Три раза повторила — кипятить! Не дошло! Дай я его убью! Дай я из него мозги выну — хоть увижу какие они, когда совсем…
— Мара, уймись. Просто выбирай себе помощников внимательнее. Которых можно научить. А вынуть из дурня мозги… Нас здесь, с тобой и со мной — 38 душ. Будет 37. Это лучше?
Марана высказалась… теологически, сплюнула и ушла. Дурака отправили чистить рыбу. Где он и помер. По сути — от страха перед Мараной. Постоянно оглядывался, вздрагивал от любого звука. Всё ждал, когда Марана за ним придёт, да проклятия свои исполнит. Мужики, естественно, уловили, начали его пугать для развлечения. Тот дёргался, шутники смеялись… через день он порезался, получил заражение крови… закопали.
Я — не Байрон и не Рембо. Я — не поэт вообще. Они — сочиняли стихи, вкладывая в них себя, свои души. Я — «сочиняю» прогресс, «складываю» не вирши — жизни людей, «рифмую» новизны и ресурсы. «Переписываю и правлю» «Святую Русь». Поэтому мне не годы довлеют — люди. «Души человеческие».
Я ждал катастрофы. Смерти, уничтожения, гибели. Мой максимализм, прямо скажем — детскость, глупая последовательность, тщательность в «додавливании прыщей» в «соратниках» привели Всеволжск к краю. Люди, эти тупые, средневековые, малограмотные, грязные, суеверные… «святорусские» туземцы — не приходили. А без них мы могли только вымирать.